Это идиотское занятие – думать

А вообще они были нормальными детьми. По сути, хорошими. У каждого имелись свои проблемы – личные или семейные, но сами по себе они были неплохими. А потом Келли начала встречаться с одним из них – обращался он с ней ужасно. Поднимал на нее руку и унижал морально. Она стала терять над собой контроль, прогуливала школу, перешла на кокаин и метаквалон, увеличивая дозу. Дошло до депрессии, язвы желудка и даже беременности.

Я ничего об этом не знал. Ее проблемы мы не обсуждали, о чувствах не говорили – до этого как-то не доходило. Мы соблюдали дистанцию.

– Келли, я не хочу тебя ни о чем расспрашивать, – говорил я.

– А я не собираюсь тебе ничего рассказывать, папа.

– О’кей?

– О’кей.

Может, я и не прав, но я считал, что, если понадобится, она сама придет и расскажет, что у нее на душе. Нет ничего глупее, чем постоянно спрашивать: «У тебя все в порядке? Ты плохо выглядишь. Все хорошо?» Меньше всего я хотел быть назойливым папашей. Мне было не по себе от одной мысли, что дочь испытает на себе тот жуткий родительский контроль, в котором я вырос. Главное – не быть как Мэри. Старая история.

Поэтому я считал, что повода для переживаний нет. Все у нее хорошо. Так мы и жили. Я никогда не задумывался о том, какой вред нанесли ей наши с Брендой драки, которые она видела ребенком, наши игры с наркотиками и пьянство.

Когда у Келли начались проблемы, особенно история с беременностью, я снял с себя всю ответственность. Предпочел эмоционально устраниться, хотя меня это тоже касалось и требовало моего участия. Конечно, нельзя было отмалчиваться, нужно было поговорить с ней по душам, обо всем расспросить. Но я боялся того, что скрывалось за этой дверью и могло вырваться наружу. Самое трудное для меня – когда чувства выходят из-под контроля, это один из вечных моих страхов.

Но мы прошли и через это. Вроде как. В конце концов она все рассказала мне – о том, что позволяет себе этот парень, как распускает руки и оскорбляет ее, о своей беременности – обо всем. Я отправился к его отцу: «Во-первых, вы берете на себя все расходы. Во-вторых, я хочу, чтобы и духу его рядом с ней не было». Когда юный субъект наконец соизволил появиться, я помахал перед ним бейсбольной битой, которую прихватил из дому, чтобы убедиться, что он все понял. «Я не играю в бейсбол, – сказал я. – В том районе, где я вырос, биты нужны были для других целей – воспитательных». Прямо ему я не угрожал, но дал понять, что если увижу его рядом с нашим домом, то проломлю его долбаную башку.

Он понял. И к Келли никогда больше не приближался. Позже она призналась мне, что была в шоке: первый раз в жизни она видела, чтобы я вел себя как нормальный отец. Она гордилась мной.

В 1980 году я ушел от Монте Кея – Арти давно уже исчез с горизонта – и какое-то время обходился без менеджера. Карьера катилась по накатанной. Я много ездил, выступал, собирал залы, но уже не мог предложить ничего нового, неожиданного, впечатляющего, и свободных мест по ту сторону рампы становилось все больше.

Положение усугублялось и тем, что комическая сцена переживала очень бурный период. Шоу «Субботним вечером в прямом эфире» пользовалось огромной популярностью. Оно стало культурным феноменом, его постоянные актеры – Белуши, Чейз[209], Эйкройд[210] – успешно покоряли киноэкраны, а их места занимали другие будущие знаменитые комики. Весь Голливуд пытался подражать «Зверинцу»[211], самой прибыльной комедии на сегодняшний день. «Монти Пайтон»[212] сняли «Святой Грааль»[213]

и готовились выпустить «Жизнь Брайана»[214]. Комедия пробивала стены. В том числе кирпичные.

В последние годы комедийные клубы росли как грибы после дождя. Новое поколение стендап-комиков боролось за право выходить на сцену. Возможно, кого-то из них вдохновил мой успех. А кто-то вскоре мог составить мне конкуренцию. Но важнее было другое – и это задевало за живое, – возник новый феномен: массовые концерты комиков, проходившие по всей стране. Потрясающий, фантастический парень, позволявший себе то, чего не делал до него ни один комик, собирал пятнадцати-двадцатитысячные стадионы, как модная рок-группа. Стив Мартин[215] не просто задавал всем жару, он буквально перетягивал на себя весь комедийный концертный бизнес.

А я деградировал, топтался на месте, жил по инерции.

Сигналы поступали тревожные. В колонке читательской почты журнала «Нэшнл лэмпун»[216] опубликовали письмо в редакцию якобы от меня. «Дорогая редакция, – гласил текст, – слышь, мужик, смотрите, парни, ну, блин, чуваки, а вы тоже замечали, что есть такая фигня, ну типа как самопародия?»

Меня это задело, но я понял, что они имеют в виду. Они всё правильно подметили. Были и другие звоночки.