«Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу». Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела

Понятно, что в ходе переноса в течение короткого или долгого времени терапия, или терапевт, или определенная сессия переживаются как угрожающие, поглощающие, вторгающиеся. Булимический цикл перед сессией магическим образом держит образ матери «в узде», рвота после сессии призвана исторгнуть «пищу терапии», даже если она была «хорошей», как у пациентки с диабетом, поскольку «хороший» значит приглашение или требование освободиться от плохой матери, что в силу амбивалентного отношения к объекту кажется опасным. Эта динамика соответствует терапевтической реакции (ср.: Hirsch, 2001), отвечающей усилением симптоматики на «хорошую» сессию, чтобы не слишком удаляться от материнского объекта.

Ипохондрия и дисморфофобия

Ипохондрия — это тревожное расстройство, определяемое убежденностью в наличии у себя тяжелой, ведущей к скорой смерти болезни. Хотя ипохондрик сводит вымышленные физические и психические симптомы к этой болезни и хочет выздороветь, со стороны возникает ощущение, что он хочет сохранить ее вместе с другой, отщепленной частью своего «Я», потому что никакие медицинские обследования, отрицающие существование этой болезни, не способны его переубедить. Ипохондрию как тревожное расстройство часто ставят в одном ряду с фобиями: так существует понятие канцерофобии, СПИДофобии, кардиофобии. О последней даже существует номенклатурный спор: Бройтигам (Brutigam, 1956) называет ее ипохондрией сердца, что, на мой взгляд, оправданно, в то время как Куленкампф и Бауэр (Kuhlenkampff, Bauer, 1960) говорят о кардиофобии — и Бройтигам принимает их точку зрения на термин (Brutigam, 1964), а Рихтер (Richter, 1964) отбрасывает термин кардиофобия и, опираясь на фрейдовское понятие тревожного невроза, говорит о неврозе сердца. На самом деле симптоматика невроза сердца почти идентична тревожному неврозу, при котором сердце также становится объектом тревожной озабоченности, хотя, возможно, в этом случае оно не настолько в эпицентре внимания как при неврозе сердца.

Мне кажется важным провести границу между фобическим страхом перед внешней опасностью, которой человек старается избежать и боится контакта с объектом фобии или его вторжения и тревогой, будто в теле уже поселилась болезнь. В первом случае внушающий страх объект находится (пока) вовне, в другом — уже внутри. СПИДофобия — это страх заражения ВИЧ, и этот страх часто приводит к необоснованному и бредовому избеганию контактов и значительной отстраненности от реальности. При этом ипохондрические проявления, связанные со СПИДом, базируются на твердой убежденности в том, что заражение уже произошло, и отличаются комбинацией увлеченного поиска объекта (походов к врачам) с избегания социальных контактов (ср.: Hirsch, 1988b). Из-за возникающих пересечений, Эрман (Ermann, 1995) считает разведение этих понятий нецелесообразным. По моему мнению, следует говорить о раковой ипохондрии вместо канцерофобии в тех случаях, когда пациент уверен в том, что уже болен.

Ипохондрический страх не поддерживается никакими объективными фактами, поэтому его можно рассматривать как ограниченный бред при существенном сохранении личности. Предельный страх существенно ограничивает витальность и способность совладания с реальностью, и это прогрессирует: «Витальность, радость жизни, самовыражение, самореализация, стремление к экспансии и автономии постепенно нарушаются» (Rupprecht-Schampera, 2001, S. 346). Ипохондрик все больше отстраняется от внешних объектов, занятый собой и наблюдением над телом, он направляет все свое внимание, свое тем временем довольно нарциссическое либидо на тело или предположительно больной орган.

В любом случае бросается в глаза страстный поиск помощи и подтверждения своего страха, эта потребность направляется на близких, особенно на врачей, которые реагируют антагонистическими или противоречивыми контрпереносными чувствами, с одной стороны, соответствующей тревожной заботой, с другой — агрессивно-раздраженной обороной (Rupprecht-Schampera, 2001, S. 346). Врач сталкивается с двойственным страхом пациента: с одной стороны, он должен освободить пациента от предполагаемой причины его тревоги, с другой — врач не может отнять у пациента его убежденность в том, что он тяжело болен, как будто эта болезнь ему жизненно важна, даже если она означает смерть. Больной жалуется на свое страдание, понимаемое им как физическое, но при этом имплицитно хочет получить от врача обязательное подтверждение своего представления о болезни. Парадоксальным образом, обнаружение даже самых незначительных физических нарушений вызывает у пациента эйфорию, поскольку тело как объект, содержащее в себе нечто негативное и внушающее страх, сохраняется таким образом. Отрицательные же результаты анализов, как отрицательный тест на антитела при ипохондрии СПИДа, отвергаются с маниакальной настойчивостью, поскольку означают утрату объекта, сформированного ипохондрией. Это приводит к парадоксальным феноменам.