...Это не сон!

На улицах большого города в сгущающихся сумерках при свете газовых фонарей сновали взад и вперед, наперебой предлагая свой товар, продавцы льда и мангровой рыбы. Шумная вечерняя толпа поглотила Мохендро.

Глава 37

До сих пор Бихари не имел обыкновения сидеть по ночам и размышлять о своих чувствах, потому что не считал себя предметом, достойным размышления. У него всегда была работа, занятия, друзья, близкие. Отрадно было сознавать, что окружающий мир значит для него больше, чем он сам. Но вот от одного удара все исчезло, он оказался совсем один на поднявшейся к самому небу вершине страданий, объятой мраком гибели и отчаяния. Он стал бояться одиночества и, чтобы уйти от своих мыслей, работал, не зная отдыха.

Но сегодня ни работой, ничем другим настоящий Бихари не в силах был изгнать из себя того, другого, который теперь жил в нем. С тех пор как он вчера проводил Бинодини в деревню, чем бы он ни занимался, с кем бы ни встречался, его тайно страждущее сердце сжималось от тоски и не давало ему забыться. Усталость и подавленность овладели Бихари.

Было около девяти часов вечера. Свежий ветерок, такой приятный в конце жаркого дня, дул на веранде, прилегающей к спальне Бихари. Безлунной темной ночью Бихари расположился там в кресле.

Сегодня он не стал заниматься с Бошонто и рано отпустил его. В этот вечер, как никогда раньше, Бихари нуждался в утешении, в друге, его охватила тоска по старой, привычной жизни; словно покинутый матерью ребенок, душа его искала кого-то во мраке, окутавшем мир. Куда исчезли его твердость и самообладание? Бихари всем сердцем тянулся к тем, о ком поклялся не думать. У него больше не было сил сопротивляться.

Воспоминания о днях, проведенных с Мохендро, пестрые и яркие, как страны, моря, реки и горы на географической карте, всплыли в памяти.

Бихари размышлял над тем, как столкновения с некогда далекими планетами поколебали тот маленький мир, с которым он связал свою жизнь. Какая же планета появилась первой? В темноте перед ним вставало освещенное нежно-алыми лучами заходящего солнца смущенное юное личико Аши, в ушах победно звучали раковины[37], возвестившие о радостном событии. То Звезда, Дарующая Счастье, пришла из бескрайнего непостижимого неба судьбы и встала между друзьями. Она принесла разлуку и невыразимое страдание.

Но это страдание было озарено светом редкой любви и нежности.

Потом взошла звезда Сатурн; дружба, супружеская любовь, покой и неприкосновенность семейного очага – все обратилось в пепел. Бихари пытался ненавидеть Бинодини, отогнать от себя образ этой загадочной, восхитительно прекрасной женщины, который четко вырисовывался перед ним во мраке, но не мог этого сделать. Из темноты на него пристально смотрели прекрасные, полные тайны, черные глаза. Летний ночной ветерок напоминал Бихари о ее глубоких вздохах. Он видел, как постепенно теплел ее взгляд, глубокая нежность смягчила и наполнила слезами эти страстные, горящие глаза. Вот женщина упала к ногам Бихари и самозабвенно прижалась к его коленям, затем, как лиана, обвилась вокруг него и запечатлела на его устах страстный, ароматный, словно распустившийся цветок, поцелуй.

Закрыв глаза, Бихари пытался вырваться из плена своих грез, освободиться от чар, но у него не хватало сил. Ощущение на губах легкого волнующего поцелуя вызывало трепет во всем теле.

Бихари не мог больше оставаться один во мраке и поспешно спустился в залитую светом комнату.

Там, в углу на столике, обернутая в шелк, лежала фотография. Бихари развернул ее, положил себе на колени и сел поближе к свету.

Перед ним была фотография Аши и Мохендро, сделанная вскоре после их свадьбы. На обратной стороне Мохендро и Аша написали свои имена. Снимок запечатлел счастье первых дней совместной жизни новобрачных. Мохендро сидел в кресле, по выражению его лица было видно, что он весь во власти нового для него чувства. Аша стояла рядом. Фотограф не дал ей накинуть на голову покрывало, но не смог стереть с лица ее смущение. А теперь? Теперь Мохендро далеко, сколько слез пролила из-за него Аша! Бихари снова взглянул на фотографию, Мохендро по-прежнему выглядел влюбленным. Этот глупый снимок казался сейчас Бихари насмешкой судьбы. Он держал его перед собой, напрасно пытаясь отогнать от себя мысли о Бинодини, и чувствовал, как ее юные, нежные руки обхватывают его колени.

«Ты погубила такую любовь!» – в тоске упрекал ее Бихари. Но трепетный, полный мольбы поцелуй как бы говорил: «Я люблю тебя! Ты единственный для меня во всем мире!»

Но разве это оправдание? Разве можно этими словами заглушить стоны разрушенного семейного очага? Злая колдунья!