Это по-настоящему

– Я полагаю, что мы должны узнать друг друга получше, учитывая, что нам придется провести вместе целый год. А сидеть в полной тишине на каждом свидании не слишком-то весело. А еще, возможно, ты могла бы быть немного покладистее с учетом того, что я плачу тебе огромные деньги за это представление.

Она удивленно таращит глаза и складывает пухлые губы в маленькое «о» – и немедленно мне на ум приходит нечто неприличное. Затем она фыркает:

– Как будто это ты мне платишь!

– А кто, по-твоему, это делает? Зубная фея?

– Я думала, Джим.

– А как ты думаешь, кто платит Джиму? – Я нахмуриваю брови. Она что, совсем ничего не понимает?

– Ой.

Я так и думал.

– Вот именно.

– Так что ты хотел узнать?

Она вздыхает так тяжело, словно разговаривать со мной – это неподъемная ноша, и вдруг я понимаю, что мне это осточертело. Оказывается, есть на свете вещи хуже, чем смотреть на актерскую игру моего отца – например, пытаться поговорить с девочкой, которой платят за то, чтобы сидеть со мной в одной комнате, о скучных фактах ее малозначительной жизни.

– Неважно. Давай вернемся к фильму, – раздраженно бурчу я.

Мы оба снова смотрим на экран, но, думаю, видим там разные вещи. На экране отец наставляет автомат на нацистского перебежчика, но я вижу не это, а тот момент, когда он вдруг увидел мой дважды платиновый альбом на каминной полке рядом с его «Оскаром». «Что эта хрень тут делает?» Мама щебечет: «Дорогой, они продали еще миллион копий второго альбома Окли». Отец презрительно ухмыляется: «А, эти песенки для подростков по девяносто девять центов за альбом». Снимает его с каминной полки и сует в руки матери: «Убери это куда-нибудь в другое место». Затем перед моими глазами встает сцена на террасе: я возвращаюсь домой из студии раньше, чем обычно, и застаю отца, занимающегося сексом со своей ассистенткой на мамином любимом балконе. Неудивительно, что у нее теперь постоянно ремонт. Еще один переход, и я вижу, как отец, нависая над огромным столом в кабинете у Джима, говорит мне, что я буду тупицей, если подпишу контракт еще на три альбома.

Но я бы застрелился, если бы остался жить с ним в одном доме. Так что я подписал контракт. Для того чтобы законно выйти из-под опеки родителей, тоже нужны деньги.

– Фильм какой-то скучный, – говорит Вонн, отвлекая меня от картинок в моей голове, и теребит свой небрежно завязанный хвост.

Я закидываю руку на спинку дивана, чтобы тыльной стороной ладони коснуться ее волос.

– Я обязательно передам отцу твой отзыв.

Она моментально краснеет:

– Ой! Ну ничего себе! Я забыла, что Дастин Форд – твой отец! Наверное, это очень круто!

Невероятно. В кои-то веки Вонн проявила интерес, да и то по отношению к моему бездарному папеньке.

– Ага. Единственный и неповторимый Дастин Форд.

Кажется, в моем голосе звучит горечь. Я стискиваю зубы и умолкаю.

– Ой, – в третий раз за вечер говорит она. Но быстро справляется со смущением и тут же добавляет: – Но я не буду делать вид, что он мне нравится только потому, что это твой отец.

Я не собираюсь ей говорить, что в кои-то веки мне приятны ее слова. Вместо этого беру пульт и выключаю телевизор. Она крутит в руках свою бутылку с водой.

– Может, попробуем еще раз эту твою идею насчет узнать друг друга получше?

– Ну давай.

Я поворачиваю руку и растираю между пальцами несколько попавших мне под руку прядей волос. Ее волосы выглядят ненастоящими. Они насыщенного каштанового цвета и переливаются множеством оттенков рыжего и коричневого. Крашеные, наверное. В этом мире не бывает ничего натурального.

– Ладно, я первая. Почему ты не захотел пожимать мне руку?

– Не люблю, когда меня трогают.

Довольно иронично, учитывая, что прямо сейчас я сам тайком трогаю ее волосы. И не останавливаюсь.

– За меня постоянно кто-нибудь хватается в общественных местах, даже несмотря на Большого Ди и Тайриса. Поэтому в обычных обстоятельствах я предпочитаю сам инициировать физический контакт. Так что ничего личного. Моя очередь: почему ты согласилась этим заниматься?

– Деньги. – Она бросает на меня взгляд из-под ресниц. – Наши родители были не слишком-то ответственными и оставили нам много долгов. Пейсли из сил выбивалась, чтобы удержать семью на плаву, и было бы крайне эгоистично с моей стороны не помочь ей, когда у меня появилась такая возможность.

До меня вдруг доходит, и я потираю лоб. Я позволяю себе отвратительно поступать с сиротой. С целой семьей сирот! Кроме того, от моего внимания не ускользает, что, по большому счету, мы с ней в одинаковом положении – подростки, оставшиеся без родителей. Мои родители живы, но если учитывать, как часто мы видимся, особой разницы нет.

– Теперь я. – Она поворачивается ко мне, подкладывая одну ногу под себя. – Зачем ты этим занимаешься? Из всех людей в мире уж у тебя-то точно не должно быть проблем с тем, чтобы найти кого-то, даже «обычную» девушку. – Она делает пальцами кавычки.

Она смотрит прямо на меня, и в этих обстоятельствах довольно сложно незаметно трогать ее волосы, так что я убираю руку будто для того, чтобы взять свое пиво. На вкус оно как теплая моча.