Это случилось в тайге (сборник повестей)

Генка пренебрежительно махнул рукой: никакого, мол, интереса нет гулять! Не объяснять же Петру, почему вдруг заторопился, отчего почувствовал вокруг себя пустоту и… тесноту.

Улов оказался порядочным. Восемнадцать стерлядей как на подбор, килограмма по три, и чалбуш килограммов в десять. Попрятав рыбу под слани, завели мотор и на малом, чтобы не налететь в тумане на топляк, поплыли к дому. Уже, проскочив опытные участки паразитологов, огибали травы, когда сидевший на носу Петр поднялся в рост и бросил приглушенно, жестом поясняя слово:

— Заворачивай!

Только тогда задумавшийся Генка разглядел катер, а вернее — что-то похожее на катер, там, куда они причаливали всегда. Толкнув румпель влево, он сделал правый поворот и добавил газ. Лодка понеслась прочь от берега.

— Не наша самоходка? — спросил он.

— Нет вроде. Шут его знает кто, разве углядишь в таком молоке? — опять жестом показал Петр на туман. — Заплывем повыше, в тальниках рыбу спрячем, тогда посмотрим.

Когда очищенная от "вещественных доказательств" моторка уткнулась в берег, на палубу катера, загромыхав по железу кирзовыми сапогами, вылез заспанный парень в солдатской гимнастерке без пояса и погонов.

— Рыба есть, ребята?

— Не занимаемся, — ответил Петр.

— Нам бы килограммчика два. В поселке спирту купили, а насчет рыбы к бакенщикам направили. Старика безногого спрашивали — говорит, ребята приплывут, тогда. У нас спасательный пояс есть, из цельной пробки, не из крошева!

— Чей катер-то? — спросил Петр, рассматривая новое, пахнущее краской судно.

— А шут его знает! Наше дело — пригнать, куда велено, там хозяин найдется.

— Вербованные?

— Ага, по оргнабору, — парень присел на корточки, чтобы дальше дотянуться рукой, и сказал закуривавшему Петру: — Давай и я задымлю.

— В леспромхоз либо в райпо, — вкладывая в протянутую руку папиросу, решил Петр. — У нас тут по всей реке других хозяйств нету.

Парень подмигнул.

— Подвезло нам, браток. Речников у вас не хватает, так на подмогу кинули. Всяких квалификаций. Один старшина катера из речников был, да по дороге в больницу положили с аппендицитом. Теперь за старшину у нас шоферюга один. Так что, верно, нет рыбы?

— Рыбу найдем. Сплавать за ней надо. Вы долго еще простойте?

— А пока эту сволочь не разнесет, туман. В нем же ни черта не видно, куда плыть. Едва к вам от леспромхоза добрались. Шиверу-то вчера днем проскочили.

— Значит, это я вас вчера видел, — сказал Петр, отпихиваясь веслом от берега. — Заводи, Генка! Найдем мужикам стерлядку, если такое дело!

Минут двадцать прошло, пока привезли рыбу. Петр выкинул двух стерлядей на палубу катера, где толпились, ежась на утреннем холоде, уже четверо парней.

— Пробки у нас своей — завались! По стопке нальете нам со связником — и расчет весь. Заваривайте уху, картошки принесть можно.

Генка больше из любопытства — посмотреть новый водометный катер, чем соблазнясь выговоренной стопкой, поднялся на палубу. В рубке подержался за спицы штурвала, покашлял в переговорную трубу и только потом заглянул в кубрик. Петр уже сидел там, возле узкого стола, на котором отливала голубизной поллитровка со спиртом. Пока спирт разводили, пока доваривали уху, Генка, улизнув в машинное отделение, молча наблюдал за мотористом, менявшим смазку в подшипниках.

— Эй, мужики! Степка! — позвали сверху.

В кубрике уже успели накурить — под стать туману.

— За знакомство! — поднимая стакан, предложил коренастый, нерусского вида парень, когда все собрались вокруг стола.

Щедро разбавленный водой спирт даже не обжег гортани, и Генка молодецки обтер губы рукавом, отказываясь от закуски. Отказался и от второй стопки: не так много выпивки у ребят, чтобы обижать их. Видимо, об этом же подумал и Петр, но уже после второй чарки, когда заговорили чуть громче.

— У меня баба брагу вчера подмолаживала, — вспомнил он. — Как, мужики, насчет бражки?

— Нам хоть солярка, лишь бы а градусами, — тряхнул чубом моторист.

— Генка! — окликнул Петр. — Ты бы велел Клавке в жбан нацедить браги!

Генке не хотелось таскаться с этим проклятым жбаном мимо лаборатории, но не пошлешь же Петра к черту?

Брага оказалась забористой. Клавка, жена Петра, научилась ставить брагу у Генкиной матери, а та свое дело знала! Скоро за столом заговорили и вовсе громко, кто-то попробовал даже запеть, и Петр сказал вскользь:

— Неохота за гармошкой идти… Да и домой пора, дела есть.

— Играешь? — спросил его парень, первым заговоривший давеча насчет рыбы.

— Могу…

Как и все, захмелевший немного, парень вдруг ткнул Генку в грудь распущенной безвольно ладонью и сказал:

— А ну, встань!

Генка, недоумевая, поднялся. Тогда парень откинул крышку рундука, служившую одновременно скамейкой, и поставил на угол стола укутанный байковым одеялом аккордеон.

— А на этом? Можешь?

Выпутывая инструмент из одеяла, он смотрел на Петра, явно хвастаясь, упиваясь мерцанием перламутра и блеском никеля. Генка тоже полюбовался аккордеоном, а переведя взгляд на связчика, увидел, что тот как-то по-необычному щурит глаза, словно блеск инструмента слепил его.

— Можешь или не можешь? — настаивал хозяин аккордеона.