Это случилось в тайге (сборник повестей)

Он заскользил к пилотской кабине. Оказавшись рядом с Анастасией Яковлевной, даже не взглянув на собаку, бережно взял учительницу за плечи, попытался приподнять. Но ящик, служивший ему опорой для ноги, отодвинулся.

— Помоги, — попросил лейтенант Заручьева.

Иван Терентьевич стал перелезать через скамью, чтобы можно было, спускаясь, придерживаться за нее здоровой рукой.

— Понимаешь, рука у меня… видать, жестянкой с кино трахнуло.

Спускался он медленно, оберегая руку.

— Черт, чего они тянут? — сам себя спросил лейтенант, прислушиваясь в ожидании Ивана Терентьевича к странной тишине снаружи. — Неужели так далеко промахнули?

Он поискал отверстие, через которое можно было выглянуть. Но в иллюминаторы правого борта можно было увидеть лишь землю, ржавеющий брусничник с кровавыми капельками ягод, а левые иллюминаторы смотрели в небо.

— Во всяком случае, не аэродром, это точно, — решил лейтенант. — На аэродромах брусника не растет, так что, может, к нам и подъезда нету, пока доберутся…

Вдвоем — хотя Иван Терентьевич почти не помогал — они уложили Анастасию Яковлевну вдоль скамьи, на бывшей стене кабины. Зорка, забившаяся между скамьей и иолом, перебралась к хозяйке. Лейтенант бросил взгляд на Ольхина, но шагнул к пилотской кабине, из которой лезли голые, без хвои, толстые сосновые сучья.

— Эй, летчики! Мужики! Алло!

Лейтенант попробовал протиснуться в пилотскую через нагромождение сучьев, не смог и полез в хвост, к Ольхину, сказав Ивану Терентьевичу:

— А ты пока учительницей займись.

Пока лейтенант возился со своим подопечным, Заручьев разыскал свою сетку — там была поллитровка спирта. К счастью, бутылка уцелела. Иван Терентьевич зубами сорвал пробку и наклонился над Анастасией Яковлевной. Учительница лежала, не закрывая неподвижных невидящих глаз, челюсти ее были судорожно стиснуты, разомкнуть их Иван Терентьевич не сумел. Он мысленно выругался и полез в карман за ножом. Просунув лезвие между верхними и нижними зубами, повернул нож — ага, пригодилась выучка старательских времен!

Анастасия Яковлевна поперхнулась спиртом, не проглотив его, рывком запрокинула еще больше голову и попыталась сесть.

— Я, кажется… Что со мной?

— Со всеми, — сказал Заручьев, — не только с вами. При посадке самолета произошла авария. Как вы себя чувствуете?

Женщина сделала движение губами — обыденное, домашнее, будто пробовала суп, — неразведенный спирт обжег рот. Ответила виноватым тоном:

— Спасибо, доктор, кажется, нормально. Только вот ваше лекарство…

— Я не доктор, — сказал Иван Терентьевич. — Я Заручьев, отец Миши Заручьева — помните? — и ваш попутчик. А доктора еще нет.

— Извините, не узнала по голосу. — Она села, ощупывая пустоту вокруг себя длинными вздрагивающими пальцами. Подползла на согнутых лапах Зорка, подставила голову, и пальцы, утонув в теплой шерсти, успокоились, замерли.

— Это вы извините за лекарство. Другого не было, пришлось вам спирта хлебнуть.

— Слушай, Заручьев! — окликнул лейтенант. — Остался у тебя спирт?

— Есть.

— Дай.

И опять спирт сделал свое дело. Ольхин открыл глаза, с полминуты взгляд оставался неосмысленным, диким. Потом веки сомкнулись, рука потянулась к голове и, коснувшись ее, отдернулась. Когда глаза снова открылись — взгляд стал всегдашним, колючим. Задержался на бутылке спирта в руке лейтенанта. И, как Анастасия Яковлевна перед тем, Ольхин пошлепал губами, потом прищурился — и нашел силы усмехнуться:

— Спасибо, начальник! Я думал, что долго не придется пробовать такого. — Он осмотрелся еще раз. — Так… Значит, приземлились? Дела…

— Встать можешь?

— Наверное, смогу… — Ольхин встал и несколько секунд стоял молча, как будто проверял свои возможности держаться на ногах. — Могу вроде. Только вот голова… — Он вторично протянул к ней руку, но, тронув концами пальцев, сразу убрал и, морщась, долго смотрел на запачкавшую пальцы кровь.

— Перевязать бы, да нечем… — сказал лейтенант.

— Найдем, пожалуй. — Иван Терентьевич отыскал взглядом свой чемодан, дотянулся до него, открыл. Протянул Ольхину нижнюю рубашку, потом нож.

Ольхин посмотрел на него вопросительно:

— Может, перевяжешь? Мне же не видать — как.

— Одной рукой не сумею, — сказал Иван Терентьевич.

— Дай сюда, — потребовал лейтенант и умело, уверенно наложил повязку.

— Спасибо, — поблагодарил Ольхин. — Теперь — закурить, — он полез в карман за сигаретами.

— Теперь надо смотреть, что с летчиками, — сказал лейтенант. — Раскуривать будем потом.

Ольхин, не возражая, спрятал сигареты. Шагнул к пилотской.

— Отсюда не пробраться, — сказал лейтенант. — Надо пробовать снаружи.

Для этого прежде всего следовало выбраться из самолета. Дверь сначала не поддавалась, заклинило замок. Ольхин ударил по нему ящиком с кинопленкой и потянул дверь на себя, вверх, как крышку люка. Дверь открылась. Под ней, на рыжей от опавшей хвои земле, валялся лосиный рог.

Лейтенант скользнул вниз, повис на руках, прыгнул.

— Ого-го-го-гооо! — закричал он, рупором сложив ладони.