Это трава

— Катись ко всем чертям! — огрызнулась Роуз.

Возвратившись в гостиницу, Холл обычно ставил лошадь в конюшню и, просунув голову в дверь кухни, шептал:

— Договорились на вечер?

Роуз подходила к нему вплотную и говорила:

— В восемь. — Быстро оглядывалась, нет ли кого в коридоре, и, ткнув его под ребро, добавляла: — Не напивайся!

В назначенный час они исчезали вместе.

Но он уехал обратно в город.

— Послушай, — спросила меня Роуз. — Ты любишь гулять?

— Не очень, — признался я. — Хорошо гулять в зарослях, там, где земля ровная и нет загородок.

— А сколько ты можешь пройти?

— Прошел как-то четыре мили, но устал так, что с ног валился.

— Я хожу гулять каждый вечер, — сообщила она. — Люблю пройтись.

Эти слова удивили меня. Никогда бы не подумал, что эта женщина любит прогулки. У меня мелькнула мысль, что я судил о ней неверно, что в глубине ее души, живет любовь к зарослям, к природе, любовь, о которой я и не подозревал.

— Хорошо гулять ночью, — с чувством воскликнул я. — Особенно в такие лунные ночи, как сегодня.

Говоря это, я думал об опоссумах и коалах[4], которых мог бы увидеть, о том, как хорошо стоять молча под деревом и слушать.

— Я хожу только до кузницы, — уточнила Роуз.

Ветхое строение кузницы, с широко открытой дверью и земляным полом, стояло у подножия холма. На стенах висели подковы. Горн с огромными кожаными мехами возвышался около наковальни. Стальные щипцы и тяжелые молоты были разбросаны повсюду, стояли прислоненные к бочке с водой, в которую кузнец погружал раскаленные докрасна подковы. В углу лежало сено, припасенное на случай, если кто-нибудь оставит на ночь лошадь. Ночью кузница пустовала. Выбор такого места для ночных прогулок показался мне странным.

— А зачем вы туда ходите? — спросил я с удивлением.

— Там никого нет, — ответила она, и мягкая, вкрадчивая нота прозвучала в ее голосе.

Я услышал приближающиеся шаги Артура в коридоре.

— Я пойду туда сегодня вечером в восемь часов, — торопливо прошептала Роуз. — Приходи тоже…

— Ну вот, охота была туда таскаться! — ответил я.

Мы с Артуром ушли к себе. У него всегда был запас интересных историй про пассажиров его дилижанса. Я сидел на своей кровати и смотрел, как он считает деньги, полученные за проезд. Это были серебряные монетки, он бросал их в металлическую копилку, которую прятал в комоде под бельем. Время от времени он вытряхивал деньги из копилки на кровать и пересчитывал. Когда набиралось десять фунтов, он относил их в банк.

— Эта Роуз Бакмен довольно странная женщина, — сказал я.

— А что такое? — рассеянно спросил Артур, занятый какими-то подсчетами.

— Любит гулять по вечерам, — продолжал я. — Вот уж никогда бы не подумал!

Артур поднял голову и с интересом посмотрел на меня.

— Да, и я бы не подумал. А что она тебе сказала?

— Просто сказала, что каждый вечер ходит до кузницы. Мне показалось, она хочет, чтоб и я ходил с ней. Все-таки отдых от работы в гостинице…

— Но что именно она сказала? Прямо позвала тебя с собой?

— Нет, только спросила, люблю ли я гулять.

— И что ты ответил?

— Я сказал, что нет.

— Правильно. На том и стой.

По всей видимости, Артур остался мной доволен.

В тот вечер он после ужина раньше меня вышел из-за стола и прямиком отправился в кухню. Я решил, что он собирается отчитать Роуз Бакмен за то, что она позвала меня на прогулку, и расстроился, подумав, что этим он ставит меня в положение ребенка. Роуз Бакмен выросла в моих глазах, как любительница природы, и я вовсе не хотел, чтобы Артур высмеивал эту светлую сторону ее натуры.

На следующее утро за завтраком Роуз Бакмен встретила меня свирепо:

— Не смей передавать, о чем я с тобой говорю! Понял? Держи свой болтливый язык за зубами!

ГЛАВА 6

Местные жители: дровосеки, рабочие с ферм и лесопилки, заходившие каждый вечер в бар пропустить стаканчик-другой, — презирали приезжих из города, привозивших девушек и устраивавших с ними попойки. Презирали, однако с завистью поглядывали и на их кричащие костюмы, и на их спутниц, и на то, как они сорят деньгами. Приезжие пили в баре рюмку за рюмкой, а местные терпеливо ждали, когда они упьются окончательно, в надежде, что тогда можно будет поразвлечься с их девушками. Но когда им на самом деле представлялся случай поговорить с приезжими девушками, дровосеки и рабочие смущались и не знали, что сказать.

— Хуже всего, когда девчонка попадается хорошенькая, — сказал мне один парень после неудачной попытки затеять разговор с девушкой. — Глупо же ни с того ни с сего говорить, что я люблю ее, а что еще ей скажешь, черт побери?

В этом поселке никто не читал книг. Разговор вертелся обычно вокруг работы, выгодной или невыгодной, вокруг жалованья, неожиданных болезней, которые могли помешать работать, вокруг вечной погони за заработком, чтобы прокормить жену и детей. Прежде всего приходилось решать насущные вопросы, а уж потом думать о книгах.

Пожилой человек с сильной одышкой сказал как-то при мне:

— Чудно! Рублю деревья, и ничего, могу, а вот нагнуться, яму для столба вырыть сил нет.