Это всё ты

Дернувшись, отталкиваю Яна и спешу на оклик. Бегу так быстро, что едва не разрывается сердце. Несколько раз оглядываюсь, чтобы увидеть, как Ян сначала утыкается лбом в кирпичную стену, у которой мы стояли, потом лупит в нее кулаками, а после… Исчезает.

– Где ты была? – толкает Свят, едва я врезаюсь в его грудь.

Я оглядываюсь еще один раз.

Не могу воспротивиться желанию, которое будто бы внушает сам Ян… Своим взглядом из темноты примагничивает. Зовет обратно. Манит.

– Ангел?

Судорожно вздыхаю.

Когда вновь смотрю на Усманова, он выглядит не просто обеспокоенным, а уже конкретно встревоженным. В попытке успокоить Свята и забрать часть переживаний, на автомате прижимаю к его щеке ладонь.

– Где ты была?

Мне стыдно.

Боже, мне так стыдно, что кажется, это чувство способно убить.

– Пряталась от полиции.

«Это часть правды…» – убеждаю себя в надежде, что самой станет легче.

Ничего плохого я не сделала.

Но могла бы… Боже, я могла бы!

Мне следует избегать Яна.

– Полиция уехала, – напоминает о себе и своей тревоге Святослав.

– Я не видела… Боялась выглянуть…

Усманов ничего не отвечает. Сжав мою руку, тащит меня в сторону парковки. И только там, когда садимся в машину, вдруг срывается на крик.

– Зачем ты побежала обратно в бар? Чем ты думала, а? Почему ты вообще захотела пойти на эту попойку? Что с тобой, Ангел? Я тебя не узнаю!

– Не кричи на меня, – выталкиваю я с обидой.

Горячо становится. И очень-очень страшно.

Я уже разочаровала его?

То, что расстроила – однозначно. Раньше Свят никогда не кричал. Я знаю, что заслужила и виновата сама, но это так тяжело принимать.

Кроме того… У меня столько всего в душе!

Нет, я точно сегодня умру.

– Я не подумала, Свят… Извини… – молю в панике. Бросаясь к нему через консоль, еще отчаяннее повторяю: – Извини меня, пожалуйста! Я просто не могла иначе.

Он прикрывает на миг глаза, чтобы сглотнуть и перевести дыхание.

– Ты видела Яна? – спрашивает крайне тихо.

– Нет… Не нашла…

– Точно?

Зачем он переспрашивает?

Грызу губы изнутри, пока не появляется вкус металла.

– Точно.

Усманов тяжело вздыхает.

И горько изрекает:

– У тебя на руках кровь.

***

Два часа спустя я, выплакав все слезы, пишу Яну сообщение.

Юния Филатова:

Нам нужно поговорить. Срочно.

Он не отвечает, но я не сдаюсь.

У меня продолжается тихая истерика, а это гораздо страшнее рыданий. Содрогается все мое тело. Выкручивает каждый нерв. И в груди такая боль, что впору сорваться на настоящий вопль.

Юния Филатова: Знаю, уже очень поздно. Но это важно.

Юния Филатова: Ты можешь прийти на нашу старую футбольную площадку?

Юния Филатова: Пожалуйста.

Юния Филатова: Я должна тебе кое-что сказать.

Юния Филатова: Пожалуйста.

И все равно тишина.

Доведенная до отчаяния, решаюсь позвонить по видеозвонку в мессенджере. Там такая противная мелодия, что его точно разбудит.

Вызов принимают. Но это не Ян.

Моргая, отрывисто втягиваю воздух.

– Ну чего тебе, ангелок? – раздраженно толкает Кира.

А я разглядываю в полумраке незнакомой спальни ее едва прикрытое простыней тело и слова сказать не могу.

Пока не хлопает какая-то дверь, и в камеру не врывается полуголый Ян. На нем полотенце. Кроме него, о том, что он только вышел из душа, свидетельствуют его мокрые волосы.

– Дай сюда телефон, блядь, – гремит приглушенно, но крайне сердито. Вопрос мне уже мягче выдает, но отголоски той злости еще горят и в нем: – Что-то случилось?

Хмурое лицо Нечаева попадает в камеру примерно наполовину. Он как будто не хочет себя снимать. Но тем самым, пока выходит в другую комнату, предоставляет мне полный обзор на валяющуюся посреди разобранной кровати Киру.

Господи… Он снова ее целовал.

И не только целовал…

– Что случилось, Ю?

– Ничего!

Я выхожу на новый уровень боли, о существовании которого даже не подозревала. Выжигает внутри так адски, что находятся тут же и свежие слезы.

– Что значит ничего? Ты же зачем-то звонишь? Писала что-то… – наклоняясь, просматривает сообщения, за которые мне сейчас безбожно стыдно. – Могу прийти. Выходи.

– Нет… – выпаливаю, продолжая гореть и задыхаться. – Я не выйду. Теперь не выйду. Больше не надо. Уже неважно. Нечего говорить.

Замолкаю.

И он не говорит ни слова. Только вот... Перемещается в кресле, смотрит с таким напряжением, что, кажется, эти волны тока с гудением через экран проходят. Я всхлипываю, но отбить видеозвонок не могу. С какой-то разрушительной тоской ловлю в фокус ту часть лица Яна, которую улавливает камера. Половинку искривленных и припухших губ, изогнутую бровь, багровое рассечение над ней и на виске, ссадины на скуле и на подбородке, а также… Задерживаю дыхание, пока дрожь сотрясает тело, но оцениваю его левый глаз – покрасневший и лихорадочно блестящий.

– Что ты хочешь, Ю? – хрипит Ян, как будто вымученно. Вижу, как дергается кадык у него на шее, и как устало опускается голое плечо. – Ты можешь сказать прямо?

Захлебываясь слезами, мотаю головой.