Этот длинный, длинный день

Афанасьев всю жизнь ненавидел себя за свою дурную привычку при каждом неординарным событии прежде чем начать действовать, на некоторое время как бы впадать в некое оцепенение. То ли это было следствием его флегматичного характера, то ли это просто срабатывал некий внутренний защитный механизм от нервных потрясений — неизвестно. Вот и сейчас он сидел в прихожей на колченогом табурете и взирал на эту свару снизу вверх с открытым от неподдельного удивления ртом. Наконец, в его голове щелкнул какой-то тумблер, который привел в действие все его мыслительные и физические процессы. Он так резко встал, что на секунду у него все потемнело в глазах. Затем решительно вклинившись в сцепившихся дочерей, одновременно рыкая на них затравленным медведем:

— А ну молчать! Всем смирно!

От командного тона отца, который очень редко когда повышал в дома голос, дочурки замерли в клинче, но отец семейства, решительно расцепил их руки и оттеснил плечом одну от другой.

— Смир-р-но! Равнение на середину! На одного линейного дистанция! — орал он первые, что попали в голову команды, лишь бы сбить боевой настрой своих отпрысков. Обе не ожидали от него ничего подобного, поэтому с интересом уставились на начавший просыпаться Везувий.

— Дневальный! — опять явил командный голос бывший выпускник бронетанкового училища.

— Я — здесь! — тут же подскочил Костя, принимая и понимая всю игру деда.

— Слушай мою команду! Отведи мать в комнату, — уже не повышая голоса обратился он к внуку, — успокой как-нибудь.

— Есть! — приложил ладонь к непокрытой голове внук, и бережно взяв за плечи начавшую всхлипывать мать, повел ее, почти уже безвольную, в соседнюю комнатушку. Жена притаилась где-то так, что ее вообще было не слышно и не видно.

— Теперь с тобой, — повернулся он к своей старшей, пытавшейся кое-как прибрать растрепавшиеся в драке волосы. — Что еще тебя не устраивает в отце?

Да все! — с вызовом ответила она отцу, прямо и упрямо глядя ему в глаза сверху вниз.

«И в кого это она у меня такая дылда уродилась?!» — с сомнением промелькнула в голове мысль, а вслух спросил:

— А конкретней?!

— Смотри-ка ты, его величество возжелало услышать о себе правду от народа! — с ядовитым сарказмом заметила она. — Ну, так слушай! Честным решил стать на старости лет? Против системы попер? Куда? Зачем? Не тобой заведено, не тобой и отменено быть должно. Всю жизнь было так заведено: каждый берет по своему чину. Вон, в Америке, люди не глупее тебя сидят, знают, что к чему. Все по закону. Заключают договора с корпорациями, а те им платят. Хорошо платят. А как на пенсию выходят со службы, так их эти корпорации к себе еще и устраивают советниками. У нас до этого мозги не додумались, поэтому и пользуются моментом, кто как может. Ты сколько лет был вторым по чину и должности в Армии?! И что заработал?! Про дом в Одинцово я не говорю. Ладно. А еще? Две конуры для дочерей и три лимона «зелени», как подачка на бедность.

— Неплохие конуры. Особенно твоя. Не правда ли? — вставил он, пока Юля набирала в легкие воздух для новой порции претензий.

— Да любой хачик в Москве, держащий два киоска, имеет больше. Я — плохая?! Да — плохая! А ты значит, хороший у нас. Покаяться решил! Ну-ну. От тебя, твои же соратнички отвернутся из-за ненависти и страха. Почему из-за ненависти? Да потому, что ты сам чокнутый и их хочешь сделать такими. Почему из-за страха?! Да потому что они уже теперь не знают чего еще от тебя ожидать. Ладно, забудем из-за чего царя Павла по башке табакеркой свои же звезданули. Ты со школы историю прогуливал. Ты думаешь, что в народе твой поступок оценят?! Дудки! Не поверят. Скажут, что пыль в глаза пускаешь. И я бы не поверила, если бы не жила с тобой. Ладно. Я тебе прощаю то, что ты о дочерях своих забыл. Но ты и о внуках ничего знать не хочешь! Двоих вот-вот надо будет выдавать замуж, да вон еще третий на подходе, возле мамкиной сиськи, — кивнула она в сторону комнаты, куда ушла Настя с Костей. — С чем ты внуков оставишь?! С голой задницей?! Ладно. В конце концов, это твои деньги и ты сам вправе ими распоряжаться, раз тебе насрать на родных и близких. Но какое ты имел право распоряжаться тем, что уже не твое?! Добреньким хочешь выглядеть в глазах народа? За наш с Настькой счет?! Ну, конечно, любить всех людей гораздо проще, чем кого-то конкретно. На моем горбу хочешь в рай забраться?! А вот, на, тебе, выкуси! — поднесла она дулю к его носу. — Я за свои законные, кому хочешь, глотку перегрызу!

Откуда-то сзади ахнула супруга:

— Ты кому это, тварь такая, фиги крутишь?! Отцу родному?!

— Да, тварь! Я для вас всю жизнь тварью была! Думаете, не знаю?! Ну, ничего! У вас, вон, еще одна осталась! Любимица! В общем, вы как хотите, а я больше в этом крысятнике ни минуты не останусь! Мы с мужем уходим! Домой уходим! Слышишь, Леонид?! — крикнула она уже мужу себе за спину.