Этот длинный, длинный день

— В том, что нельзя начинать такое великое дело в нашей стране, со лжи. Народ ведь сразу почувствует фальшь и разницу в словах и поступках. Как почувствовал их у Меченого и Алкаша. И не простил им. Сталину простил все его перекосы с репрессиями, потому что у того не было фальши. Жестокость и ошибки — были, а фальши не было. Завоевать доверие людей — очень сложно, а потерять его — проще некуда. И назад уже не вернешь, чтобы не делал, и как бы не каялся. Именно поэтому сейчас его фигура бьет все рекорды по рейтингам доверия. Я — маленький человек, поэтому все вижу и рассуждаю со своей колокольни. Приходят ко мне первоклашки и я стараюсь учить их чести и совести. Объясняю им, как нужно правильно жить, чтобы при любых обстоятельствах оставаться человеком. На некоторых смотрю, и холод ужаса у меня пробегает по спине. Они не хотят меня ни понимать, ни даже слышать. От горшка два вершка, а в глазах уже явно читается хитрость и продуманность поступков. Что им мои слова, если они дома видят совсем другие примеры и слышат другие речи от родителей? Сами родители с пеленок учат их ходить по головам ради достижения личного благополучия. И таких детей с каждым годом становится все больше и больше. Сорок лет назад дети мечтали быть космонавтами, тридцать и двадцать лет назад — проститутками и бандитами, а теперь — банкирами и олигархами. С ума сойти. У них кумиры — торговцы и ростовщики!

— И что делать? Как дальше быть?

— Вот я и подумала, — проигнорировала она риторический вопрос отца, — какое я имею право, учить тех, у кого еще не погас огонь в глазах, если сама живу по ложным правилам, погрязшего во лжи общества? Путь к правде нужно с чего-то начинать. И пусть он начнется с тебя, с меня, с дяди Сережи Рудова.

В порыве отцовских чувств, Валерий Васильевич накрыл своей пятерней маленькую, с тонкими пальцами ладошку дочери. Он хотел встать и поцеловать свою Настеньку, но почему-то застеснялся присутствия жены, сидевшей рядом с отрешенным взглядом неподвижных глаз, поэтому ограничился этим жестом.

— Жилья у нас с Костей другого нет. Пустишь с мамой нас к себе в служебную квартиру? — обратилась она к отцу, переводя вопрошающий взгляд с него на мать.

— О чем речь, дочка?! Конечно же, — ответил он за двоих, нисколько не задумываясь. Мать только кивнула головой, ничего не сказав.

— Ну и хорошо. Вещей у нас с сыном не так много. Хватит и одной машины. С машиной я договорюсь, транспортное агентство у нас через дорогу. Вместе все и перетаскаем. Ну, может быть, еще попросим помочь твоего Бориса Борисыча. А вот как быть с хоромами Юли? Она ведь не согласится с ними расстаться, уж я-то ее знаю.

— Не знаю, — пожал плечами отец. Дети не отвечают за грехи отцов, а вот отцы всегда несут ответственность за детей, которых неправильно воспитали. Попробую взять кредит под генеральское денежное содержание. Будем жить на твою зарплату и мамину пенсию, — попытался он невесело пошутить.

— У меня еще на сберкнижке лежат почти полтора миллиона — копила Косте на учебу, — поддержала его тон Настя. — Пусть идет на бюджетный.

Рядом всхлипнула жена. Отец с дочерью повернули к ней головы.

— А ну, мать, не раскисай! — почти весело прикрикнул он на Аглаю.

— Господи! — сквозь всхлипы воскликнула супруга. — Ведь сколько нажито?! Сколько трудов?! Все пошло прахом! От чего ушли, к тому и опять вернулись.

— Э-э-э, мать, нам с тобой не привыкать жить в квартирах с инвентарными номерами на мебели! — подытожил он семейное совещание.

Дальше уже пили чай, стараясь не затрагивать скользкие темы. Крекеры Афанасьев съел и даже оставшиеся крошки из пачки бережно высыпал на ладонь и отправил в рот. Аглая, измотанная и перенервничавшая ушла в спальню стелить постель, а они с дочерью, еще немного посидели, тихонько о чем-то переговариваясь. Однако засиживаться тоже долго не стали. Завтрашний день грозил им всем большими и не совсем обычными хлопотами, да и признаться честно, устали все порядком. Этот день, насыщенный трагическими событиями наконец-то заканчивался.