Ева

Когда через пять минут Герман глотал остывший чай, он почувствовал, что тело его стало легче. Будто какая-то часть отделилась, уплыла через разбитое окно и растворилась в морозном воздухе вместе с сигаретным дымом. Ему стало весело и грустно одновременно. То, что он видел вокруг, с этой минуты принадлежало только ему. До этого все предметы, люди, пейзажи, города — все принадлежало и предназначалось им с Евой. Но эти елки за окном Ева никогда не увидит. Как не увидит и не узнает город, в который едут Герман и Елена Алексеевна, больницу, где он проведет месяц (как потом оказалось, четыре), все то, что произойдет там, знаменитого врача Илизарова. Теперь это только его жизнь. Он попробовал эту мысль на язык вместе с крепким остывшим чаем.

После чая Герман достал книжку про Илизарова. Книжка была тонкая, с красной обложкой и фотографией усатого темноволосого человека. Эту книжку Елена Алексеевна принесла Герману из библиотеки. Раскрыл. По страницам в такт движению поезда побежали, чередуясь, темные и светлые полосы. В книге было написано, что Илизаров удлинял укороченные ноги. На фотографиях в книге были изображены дети и взрослые, они стояли сначала на костылях с одной короткой ногой, а потом — на полу, касаясь его одинаковыми по длине ногами. Герман приподнял правую ногу, с подрезанной и подшитой бабушкой штаниной, с косолапой и неровной ступней в шерстяном, в полоску носке. Вытянул и левую ногу. Неужели их можно сравнять? Бабушка в ночном телефонном разговоре с Веро́никой сказала, что считает эту задумку Елены Алексеевны авантюрой.

День в поезде длился долго. Герман с Еленой Алексеевной занимались уроками: геометрия, алгебра, русский. Потом обедали холодной жареной курицей, сыром и хлебом. Потом опять занимались: физика, химия, биология. Герман два раза выходил в туалет и учился там курить. Возвращался он, разумеется, пропахшим сигаретным дымом. Елена Алексеевна не могла не чувствовать этого дыма, не могла не видеть пачку сигарет, выпиравшую из кармана брюк, но отчего-то ничего не сказала. Под вечер, когда сумерки уже наступили, но свет в поезде еще не включили и слова в учебнике становилось все труднее различать, Елена Алексеевна поймала взгляд Германа:

— Не бойся. В больнице я всегда буду рядом.

Глаза ее горели сильнее обычного, руки подрагивали, на впавших щеках плясал лихорадочный румянец. Она пыталась успокоить себя: Герман давно больниц не боялся. Это был еще один его дом, привычный. Или еще одна комната, куда он легко заходил и выходил по мере надобности.

27

Герман одной рукой держит лапароскоп, а другой манипулирует зажимами, ассистируя оперирующему хирургу. Холецистэктомия идет своим чередом. Анестезиолог, оператор и сестра переговариваются между собой, как с удовольствием перекидываются словами за работой уверенные в себе часовщики, обувщики, повара или те же рабочие, укладывающие рельсы. Герману в такие минуты всегда кажется, что работа идет волшебным образом сама собой, лампы в операционной светят дружелюбно, растопыренные клены в окне одобрительно покачиваются, в зимнем сером небе, как подтверждение правильности происходящего, проглядывает голубоватый нежный просвет. Воздух в операционной уже нагрелся от работающего оборудования, глаза за масками глядят внимательно, с легкой смешинкой, иронией. Каждый инструмент на столике и в руках бригады подтверждает: все идет как надо, как и должно быть. Движения отлажены, программа удаления желчного пузыря запущена и выполняется будто сама собой.

— Крючок… отсос… ножнички…

Герман следит за движениями рук оператора. Это как подпевать про себя знакомую мелодию или танцевать — движение след в след. Герман бы делал все так же, может, чуть только быстрее. Оперирующему хирургу Иванову далеко за пятьдесят. Высокий, худой, жилистый. Он нравится Герману. А Герман тому — нет. В сущности, нипочему. Иванов хотел взять на это место своего знакомого или родственника, но чуть припозднился с предложением: Германа уже взяли. То, что Герман ассистирует хорошо, кажется, только раздражает старика. Он редко берет Германа в ассистенты, на интересные операции — никогда. Хотя руки их работают слаженно, будто проработали вместе несколько лет, а не месяц.

— Тут камни, и ничего больше. — Иванов подтягивает часть желчного через отверстие в пупке. — Возьми вот тут… — это Герману.

В больнице, из которой он уволился, Герман делал уже такие операции самостоятельно.

— Отпускай…

Герман удаляет инструмент из брюшной полости. Иванов, поддерживая пузырь зажимом, засовывает туда ложечку и, кляцнув там, вытаскивает камень, бросает его в лоток, который держит наготове Людмила, операционная сестра. Снова засовывает ложечку в желчный.

— Что, Людмила, — спрашивает заскучавший анестезиолог, — как там твоя Лизочка? Какие новости в их чудо-больнице? Что-то мы давно ничего не слышали.

Лиза, сестра Людмилы, работает в другой городской больнице. Истории, которые там происходят, сериалам и не снились.