Эвакуатор

Интересно, ходят ли поезда. Скорее всего, не ходят, хотя далеко за лесом что-то пару раз простучало и прогудело. Может, товарняк, а может, симферопольский скорый. По вечерам они ходили с матерью махать поездам. Вечно он кому-то машет, а кто-то едет. Или наблюдает, как кто-то уходит навсегда.

Катька шла не оглядываясь. Это хорошо. Если вдуматься, он ее уже почти не любил. У него это быстро проходило – как лампочку выключили. Если оказалась не та, нечего и мучиться. Та – не уйдет, а из-за не тех переживать – никакой жизни не хватит.

Он шел сзади, не сокращая расстояния, по временам пристально оглядываясь вокруг. Так они вышли на бетонку, ведущую к станции. Выползло солнце, и от него стало еще неуютнее. В канавах по сторонам бетонки стыла темная вода.

* * *

Двадцатишестилетняя женщина Катька Денисова, в девичестве Кузнецова, 1979 г. р., художник-оформитель и газетный дизайнер, шла по узкой бетонной дороге к указателю с перечеркнутой красным надписью «Тарасовка». Росту в художнице было метр шестьдесят три, у нее были короткие черные волосы, густые брови, чуть раскосые черные глаза и высокие скулы. Назвать ее красавицей было трудно, но на любителя нервных, остроумных и непредсказуемых женщин она действовала неотразимо. Денисова была худощава и хрупка на вид, но чрезвычайно подвижна и вынослива. Ну вот, мы описали героев, – в сущности, у нас и не было другой задачи. Стало уютней и даже как-то теплей. Можно заканчивать нашу историю.

Тарасовка оставалась позади, а станция, судя по стуку проходящего поезда, была впереди. Бетонка вливалась в широкое шоссе, по которому непрерывным потоком тянулись машины, и все в одну сторону. От них и шел непрерывный гул – Москва разъезжалась. Ехали медленно, нервно сигналя. По обочинам шоссе из Москвы и окрестных поселков уходили люди.

Катька дошла до шоссе и остановилась. Машины шли сплошной массой – не перебежишь. Она и не знала, что в Москве столько машин.

– Не знаете, поезда не ходят? – спросила она у пожилого кавказца, который со всей семьей шел по обочине, таща за собой чемодан на колесиках.

– Мы до Луча доехали, – сказал кавказец. – Дальше не пошло. Видишь, сколько пешком идут? Это всё с поезда.

– А на Москву ничего нет, не знаете?

– На Москву? – нехорошо улыбнулся кавказец. – На Москву теперь долго ничего не будет.

Он что-то знал, все они что-то знали.

– А, – сказала Катька. – Ну ладно.

Она пошла по обочине в сторону Москвы. Навстречу ей то и дело попадались кавказцы, узбеки и русские, покидающие город. В этом людском потоке все будущие враги шли пока вместе – еще не переходя к открытым боевым действиям, просто покидая обреченную столицу. Вокруг было много пустых деревень, дачных поселков и голых полей – будет где сойтись в случае чего.

Для бодрости Катька напевала про себя марш: Тадра-та-там, пам, пам. Тадра-ра-па-па-пам. Тадра-ра, тадра-ра, тадра-ра-па-па-пам. Я всегда прикидывала, что буду делать, когда начнется. Ну вот, началось. И что? Никакого особенного страха. Гораздо лучше, чем ожидание. Когда идешь куда-нибудь, всегда легче. Есть чувство, что можешь что-нибудь изменить. Та-дра-па-пам, пам, пам. В трехстах метрах от нее Игорь пытался отвязаться от той же мелодии – что поделать, некоторое время им еще предстояло жить в одном ритме. Игорь извинялся, когда его толкали, и старался не выпустить из поля зрения красную куртку.

Катька, маленький печальный солдат, шла в Москву против движения, как против ветра, ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы.

Кое-что еще можно было спасти.

Октябрь – декабрь 2004, Чепелево – Москва

Князь Тавиани

^{Вместо эпилога}

1