Евангелие от Иуды

"…споры в Сангедрине, среди старейшин и жрецов. Юдас видел это своими глазами… споры среди его собственных последовавл ей между эллинами и евреями… Сам Иешуа встал перед Сангедрином и спросил, чего от него хотят… Иисус Вар-Авва, [121]или Иисус Вар-Адам[122]

…но…(верховный жрец?)…встал и сказал, что лучше погибнуть одному человеку, чем всему народу. Ибо если этот человек будет жить и мятеж (продолжится), они точно погибнут…[123]

…когорта из Цезарии и мятеж был подавлен и человека по имени Иисус передали…

Оставался лишь последний, поврежденный, лист.

В тот вечер Лео стоял у Библейского центра и наблюдал, как солнце погружается за облака, смотрел на купола и башни, тронутые мимолетным огнем. Ничто во всем этом пейзаже не было ровесником христианства, кроме самой обнаженной природы: ни золотой купол Омейядов; ни Сулейманова городская стена; ни темные очертания оливковых деревьев в тега! Гефсиманского сада; ни горсть куполов среди скучившихся крыш Старого города, обозначавшая Церковь Гроба Господнего, – ничто. Лишь скелет пейзажа был столь же стар, как христианская вера, лишь склон холма слева от него, теряющийся в сумраке: Оливковая гора, где люди собрались в нечто вроде повстанческой армии, прежде чем наконец войти в пород двадцать столетий назад; а тем временем «серые кардиналы» провинции Иудея спорили, пререкались и не знали, как быть.

Что же случилось там, во мгле сада? Кто кого предал и чем при этом руководствовался?

Широкая фигура Гольдштауба возникла в полумраке.

– Мы уже почти закончили, верно? – спросил он.

– Похоже, да.

– Знаешь, что я делаю, когда читаю книгу?

– Ты сначала читаешь последнюю страницу.

– Эй, а ты откуда это знаешь, черт тебя побери?!

Лео улыбнулся.

– Но ты же не следовал моему примеру, верно? Она лежала там, у тебя перед носом, все это время, но ты даже краешком глаза не взглянул?

– Я ее транскрибировал, вот и все.

– Но ты же знаешьэтот хренов язык! Ты хотя бы приблизительно должен был понять, о чем идет речь.

Лео пожал плечами.

– Ну, в самых общих чертах. Между словами нет пробелов, никакой пунктуации, не забывай. Не знаешь, где кончается одно предложение и начинается следующее, и то же самое со словами.

Гольдштауб явно пребывал в замешательстве. Он улавливал настроение своего визави, но не знал, как реагировать. Наконец он похлопал Лео по плечу.

– Знаешь, мне очень жаль, что так случилось с Мэделин… Я тебе уже это говорил, но это не значит, что я лицемерю. Мне действительно очень жаль. Да, мне жаль ее – но тебя мне жаль еще сильнее.

Сказав это, он ушел, и Лео остался наедине с самим собой. Среди безразличных звезд на небе – обычных облаков водорода, что взрываются в вакууме, – его единственным утешением были воспоминания о Мэделин, хрупкой женщине с тонким чувством юмора и страшной эгоистке; женщине, которая простила ему его бесчувственность; женщине, которая уверяла, что любит его больше всех на свете; женщине, которая покончила с собой по причинам, которые он не мог вообразить; женщине, которая оставила его жить с безграничным чувством вины.

Лео смотрел, как сгущается сумрак и звезды одна за другой зажигаются над холмами и над городом, звезды, имена которых были ему неизвестны, сложенные в узоры, которые он едва узнавал. Ригель, [124]Сириус, Антарес; Большая Медведица, Лебедь, Скорпион. Языческое прошлое по-прежнему опережало настоящее. Он чувствовал в себе одиночество звезд и жуткую пустоту космоса.

14

Лео встал рано, позавтракал йогуртом и фруктами. За едой пролистал газету. За день до этого был совершен рейд в южный Ливан, ячейка «Хезболлы» была уничтожена, погиб один израильский солдат. Арабские магазины в восточной части Иерусалима были закрыты в знак очередного протеста. Папа Римский произнес речь на тему отношений между иудаизмом и христианством; речь эту уже успели проанализировать до мельчайших подробностей, обсудить, оспорить и горячо одобрить. Он не упоминал само название «Евангелие от Иуды», но это было уже не за горами. «Те же, кто попытается уничтожить веру во имя исторических исследований, – говорилось в цитате, – будут преданы анафеме обеими церквями». «Анафема», красное словцо в речах всех понтификов. Оно попахивает инквизицией и аутодафе.

После завтрака Лео отправился через сад виллы к воротам Библейского центра. Сумрак еще клубился в низинах сада, но далекие стены Старого города уже были тронуты светом, и Гибралтарский купол объяло ослепительным огнем. Прозрачная утренняя прохлада предвещала нестерпимую жару.

Сегодня он расшифрует заключительную часть свитка – последние слова…