– Верно. Скрюмир – это я. Я вас еще издали заметил и решил выяснить, кто вы такие и какую угрозу для нас представляете. Помните мой вещевой мешок, в который я спрятал ваши пожитки? Я связал его связующей руной
Про Тора трудно сказать, что он «схватывает все на лету», поэтому слова великана не сразу до него дошли. Он некоторое время размышлял над сказанным, потом нахмурился и спросил:
– Ну а другие испытания?
– Все очень просто, – сказал Утгард-Локи и подмигнул мне. – Мой подданный Логи – тот самый, что победил Локи, соревнуясь, кто больше съест, – в своем первоначальном обличье огонь, лесной пожар, именно поэтому он и показался тебе, Локи, таким знакомым; и именно поэтому он сумел сожрать не только мясо, но и деревянный поднос. А ты, маленький Тьялви, действительно способен бежать прямо-таки невероятно быстро! Увы, тебе довелось соревноваться в беге с Хуги, быстролетной мыслью. Что же до тебя, Аса-Тор… – и великан снова повернулся к Тору, лицо которого медленно багровело, – то рог, из которого ты пил огромными глотками, не жалея себя, – это просто воронка, соединенная с великим океаном, и вы потом сами убедитесь, как далеко в результате этого испытания отступила линия прилива. Ну а в роли кошки, которую следовало приподнять над полом, выступал сам Мировой Змей, который способен обвить своим телом все миры, зажав во рту собственный хвост. И все-таки тебе, Тор, удалось так высоко поднять его в воздух, что ты чуть совсем не вытащил его из океана. А моя старая нянюшка Элли… – Утгард-Локи усмехнулся и покачал головой. – В таком обличье перед тобой предстала сама Старость. Но даже ей удалось всего лишь заставить тебя преклонить одно колено! – Он помолчал, внимательно рассматривая всех по очереди, потом снова заговорил. – Вот почему я сейчас с вами прощаюсь навсегда. Вы никогда больше не увидите ни меня, ни моего города. Мы навеки скроемся под непреодолимой магической завесой. Вы можете искать нас хоть тысячу лет, но так никогда и не найдете. Давайте же подведем черту и завершим на этом наше краткое знакомство. Живите и не мешайте жить другим – вот какой совет я хочу дать вам на прощанье.
И тут я увидел, что физиономия Тора не просто побагровела, а стала даже какой-то фиолетовой. Он выхватил Мьёлльнир, но воспользоваться им так и не успел: великий Трикстер Утгарда, мгновенно сменив обличье, исчез, оставив после себя лишь легкий запах гари и след, уходящий глубоко в землю. Дружно обернувшись, мы посмотрели в сторону Утгарда и увидели, что там, где только что высился великолепный город с мощными крепостными стенами и воротами, со сверкающими на солнце шпилями, нет ничего – только покрытая травой равнина, на которой, насколько может видеть глаз, нет ни единого следа.
– Вау! – воскликнул Тьялви. – Ну просто вау! Ничего, вот только домой вернусь и сразу все расскажу об этом Утгарде!
Я посмотрел на него и тихо посоветовал:
– На твоем месте я бы никому и никогда эту историю рассказывать не стал.
Тор прорычал:
– Тем более, что это еще не конец!
Я пожал плечами. Нет, это был конец, и Тор прекрасно это понимал.
– Скажем честно, – спокойно заметил я, – нас с тобой поимели, Тор. Не хватает еще, чтобы вся эта история разлетелась по Мидгарду. Давайте-ка лучше отправимся домой и будем помалкивать. А если кто спросит, то нас тут вообще не было.
И мы как ни в чем не бывало вернулись в Асгард. По дороге забросили домой Тьялви и Рёскву – задерживаться у их родителей мы не стали, нам и без того вполне хватило славы, аплодисментов и ожиданий, – а в Небесную цитадель пробрались, что называется, с черного хода, держась весьма скромно и по-прежнему оставаясь в человечьем обличье.
Ни один из нас даже словом не обмолвился о путешествии в страну полуночного солнца, хотя порой мне все же казалось, что Один все знает; во всяком случае, знает гораздо больше, чем хочет показать. Однако, несмотря на все предосторожности, история о наших состязаниях с великанами мгновенно разнеслась по всем Срединным мирам, соперничая по популярности с историей о свадьбе Тора с Трюмом. И вскоре всем уже было известно, как великий Трикстер проиграл своему более хитрому сопернику. Некоторые просто смеялись; а некоторые и откровенно злорадствовали. А кое-кто настолько проникся к нам сочувствием и так близко к сердцу принял мое поражение, что мне стало казаться, будто я сознательно разочаровал их.