Евангелие от Локи

Я гневно на него глянул: мне совсем не хотелось сидеть в клетке со спутанными ногами! А он, похоже, был страшно доволен. К тому же он был прямо-таки окутан магическими чарами, и я понимал, что, если я дам ему повод, он быстро разберется, кто я такой. Гейррёд позвал двух своих дочерей, довольно-таки невзрачных девиц, которых звали Гьялп и Грейп, и они, обступив мою клетку, стали пялить глаза на Вашего Покорного Слугу.

– В этом соколе что-то есть, – сказал Гейррёд. – Вы только посмотрите, какие у него глаза.

Я тут же закрыл глаза и притворился, что сплю.

– Ты кто? – насторожился Гейррёд. – Назови свое имя!

Само собой, я ничего подобного делать не стал.

Тогда он попытался применить заклинание – вещь, названная по имени, есть вещь прирученная, – которое, если бы я был обычной птицей, подтвердило бы мою невинность. Но, хоть я и не назвал ему своего имени, одного того, что я способен это имя скрыть, было Гейррёду вполне достаточно.

Он сунул руку в клетку и крепко схватил меня за горло. Я вырывался, пытался его клюнуть, но Гейррёд привык обращаться с ловчими птицами.

– Знаю, что ты не обычный сокол, – сказал он. – Говори свое имя, иначе плохо тебе придется!

Я понимал: мне придется куда хуже, если он заподозрит, что я собираюсь его подставить, а потому продолжал изображать бессловесную тварь и никак на его призывы не откликался.

– Ну, хорошо, – произнес Гейррёд. – Я могу и подождать. Посмотрим, что ты скажешь через неделю. – И он, подняв крышку массивного, обитого железом сундука, сунул меня, упорно сопротивлявшегося, в его глубины. Затем он захлопнул крышку, и меня окутала душная тьма.

Не самый счастливый час в жизни Вашего Покорного Слуги. Я сидел в запертом сундуке. Я был голоден и напуган. Я даже обличье сменить не мог: я почти полностью истощил свой запас магических сил, не желая открыться Гейррёду. Поначалу мне казалось, что вскоре меня все же выпустят на свободу, но время шло, и я понял, что угроза великана была не напрасной: он действительно собирался продержать меня в этом сундуке целую неделю, чтобы я, умирая от голода и теряя сознание от нехватки воздуха, сдался и назвал свое истинное имя.

Все снова было в точности как с Тьяцци, за исключением того, что на этот раз я сам выбрал свою судьбу. Я находился именно там, где и собирался, но после нескольких дней пребывания в темном сундуке я уже начал думать, не был ли мой план излишне рискованным. Мне, конечно, необходимо было заставить Гейррёда поверить, что он сумел-таки меня сломить, однако я отнюдь не был уверен, что смогу выдержать до конца.

День проходил за днем, но никто и не думал выпускать меня на волю. Страшно мучили голод и жажда. Наконец, по прошествии семи дней Гейррёд открыл крышку сундука и, снова схватив меня за горло, спросил:

– Ну что? Готов ты показать свое истинное лицо?

Я судорожно пытался вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Меня несколько встревожило, сколь сильно я ослабел за эти семь дней. Еще неделя такой пытки, и я попросту не смогу продолжать игру. Однако я упорно сохранял обличье сокола, понимая: если Гейррёд что-то заподозрит, я, совершенно беспомощный, окажусь полностью в его власти.

– Ладно. Тогда посиди еще недельку, – сказал великан и захлопнул крышку.

Во-первых, я терпеть не могу тюрем. Такая вольная душа, как Ваш Покорный Слуга, не создана для того, чтобы сидеть в клетке. А во-вторых, я изнемогал от духоты, мучительной жажды и голода. Я судорожно ловил каждый приглушенный звук, доносившийся снаружи, но проклятый великан открыл сундук лишь через семь дней.

– Ну? Что теперь скажешь? – спросил он.

Я тупо моргал глазами, ослепленный болезненно ярким солнечным светом, и отчаянно старался отдышаться. Воздуха мне, пожалуй, не хватало больше всего, и я очень ослаб. Впрочем, голод и жажда тоже достаточно сильно истерзали мои внутренности; а мои гладкие перья поломались и были покрыты пылью.

– Считаю до трех, – выдавил Гейррёд. – Если не назовешь себя, будешь гнить еще неделю. Один. Два…

– Прояви милосердие… – с трудом вымолвил я, обретая свой человеческий облик. Притворяться, что я способен и дальше продолжать эту игру, я был не в силах; мне и впрямь было очень плохо. И вот я предстал перед Гейррёдом – голый, коленопреклоненный, невыносимо страдающий от голода и жажды; рот и горло у меня настолько пересохли, что я едва мог говорить. – Прояви милосердие, умоляю! – снова прохрипел я.

Темные глаза Гейррёда удивленно расширились.

– Так я же тебя знаю, – медленно промолвил он. – Ты тот самый проклятый хорек Локи!

Я попытался встать, но не смог. О том, чтобы еще раз сменить обличье, и говорить было нечего.

– Зачем я тебе? – сказал я. – Я же ничего не стою – ты только посмотри на меня. Да за меня никто даже выкуп не предложит! В Асгарде никто и не заметит, что я исчез. Отпусти меня, и я непременно с тобой расплачусь тем или иным способом. Я могу найти или сделать для тебя все, что ты захочешь.

Гейррёд немного подумал.

– Так уж и все?