– У меня есть предложение – может быть, записать на магнитофонную пленку его сообщение о выезде всех евреев к местам нового проживания? Запустим ее по радио, а сам он уже будет в это время трястись в эшелоне, – и радостно потер руки. Все засмеялись. – Ну что же, идея деловитая, – кивнул одобрительно Игнатьев. Ободренный успехом, Лютостанский полез дальше и тотчас же получил по сусалам. – А как быть с Кагановичем? – спросил он. Игнатьев перевел на него тяжелый взгляд крошечных замешоченных глазок и сказал:
– А вот это не вашего ума дело, майор… И вытряхнул его из разговора, как со стола крошку. Но эта мысль, очевидно, заставила его сосредоточиться на сложной ситуации с главным жидовинским представителем перед лицом Пахановым. Помотал задумчиво головушкой и неспешно сообщил:
– Думаю, что Иосиф Виссарионович, как Христос, явит чудо – там, в Биробиджане, воскресит он им их любимого Лазаря Моисеича… Все тихонечко заулыбались, захихикали, и я понял, что песенка Кагановича спета.
Такие шутки о действующих членах Политбюро у нас произносят вслух, когда их судьба уже предрешена. Начальник разведки Фитин задал вопрос о том, как отразится на международном положении эта акция. Он располагает, мол, сведениями, что правительства США и Западной Европы могут предпринять очень решительные меры в ответ на депортацию евреев. Игнатьев уверенно махнул рукой:
– Ничего не будет! Иосиф Виссарионович мне точно сказал, что из-за евреев войны с Западом не будет… И Минька грубовато подъелдыкнул:
– Фраера всегда боятся жуковатых… Потом начали обсуждать формально-процессуальную сторону исхода евреев из страны в ссылку и их уничтожение. Здесь главным оратором был Минька Рюмин. Он объяснил, что после проведения казни основных обвиняемых на процессе в крупных городах неизбежно возникнут стихийные погромы, длящиеся в течение недели. Это будет нормальная реакция настоящих патриотов, подлинных граждан, простых советских людей на бандитские действия отдельных изменников Родины – жидов, отравителей, убийц и диверсантов. После этого советское правительство пойдет навстречу пожеланиям оставшихся честных евреев, не причастных к жуткому преступлению, об их добровольном переселении в замкнутую зону для постоянного проживания. Необходимо, чтобы этот исход возглавил какой-то неофициальный авторитетный еврейский лидер… Слушая Миньку, я понимал дальние прицелы Владислава Ипполитовича Лютостанского. Он не оставил своих надежд убить евреев их собственными руками. А Минька уверенно закончил:
– На этот счет у нас имеются интересные разработки, и я их вам в течение недели представлю на утверждение…
…Я еще был там, на совещании, в многодесятилетней пропасти прошлого, казалось бы, ушедшего, казалось бы, забытого. Я старался их всех смыть из своей памяти. Я боялся, что Магнуст может расшифровать мои воспоминания и сделать из меня мост между прошлым и будущим. Но он отвернулся от меня, достал бумажник, раскрыл его кожаные пупырчатые створки и добыл пачку купюр, и, когда он разъединял склеившиеся новенькие десятки, на столик выпала его визитная карточка из гостиницы. Я не успел рассмотреть ничего, кроме названия гостиницы – «Спутник». Я сделал большой глоток коньяка и предложил своему мучителю:
– Давай разойдемся по-хорошему. Незачем все это вспоминать.
Там, только тени и призраки. Все это исчезло навсегда. Я пережил их всех, и в этом моя единственная вина перед тобой. А больше на мне вины нету. Я ведь был только солдат этой погибшей армии… Магнуст молча смотрел в стол, двигая неспешно на полированной поверхности мерцающий фужер с коньяком, потом откинулся на спинку стула, усмехнулся и сказал почти с грустью – Когда я разговариваю с вами, то я всегда вспоминаю защитительную речь Фукье Тенвиля. – А он что, тоже у нас служил? – спросил я. – Нет, – покачал головой Магнуст. – Фукье Тенвиль не служил у вас. Он был генеральным прокурором Франции времен Великой революции. И этот маленький человек, бывший лавочник, добился гильотины для тысяч людей. Среди них были вся королевская семья, Дантон, Камил де Мулен, Жак Ру, Гебер, Шомет, Кутон, Робеспьер, Сен-Жюст, ну просто всем он отрубил голову… Я наклонился к Магнусту:
– Ну и что же сказал этот замечательный человек? – Когда его судили термидорианцы, он объяснил: сюда следовало привести не меня, а начальников, чьи приказы я исполнял… Я думаю, что вы, уважаемый полковник, должны были бы написать на своих знаменах. – Мне – не надо! Термидор еще не наступил. А ты меня судить не можешь. – Я уже говорил вам, господин полковник, что я не суд и определять вашу вину не собираюсь. – А чего же ты хочешь тогда? – Я хочу правды! Я хочу узнать, как вы убили рабби Элиэйзера Нанноса. – Не убивал я твоего деда, – ответил я устало. – Я вообще о нем ничего не знал, это все придумал Лютостанский. – Но переговоры с моим дедом вели вы. Лютостанский его только мучил, – горько вздохнул Магнуст. Это было правдой. Немало подразузнал он о нашем прошлом, надо отдать ему должное.