Евангельская ночь

Читая, перечитывая, уча наизусть, декламируя, переписывая от руки или набирая на клавиатуре «Евгения Онегина», Михаил разобрался, как устроен четырнадцатистрочный пушкинский сонет. Понял схему и размер рифмовки (перекрестная в первом четверостишии, парная во втором и опоясывающая в третьем), умилился существованию женских и мужских рифм. Это было слегка странное, но интересное и увлекательное знакомство, напоминающее освоение нового, эргономически-комфортного, интуитивно понятного и очень полезного инструмента, который, как ему казалось вначале, легко и просто настроить под себя, под собственные параметры (производительность версификаторского органа, IQ, усидчивость и так далее). Хотя позже он осознал, что дело обстояло совершенно наоборот: это он настраивал и затачивал свои личные параметры под незыблемую форму сонетов.

И вот Михаил решил, что пора. Это была среда, 9 сентября, прошло всего шесть дней с той самой ночи. Первая глава Евангелия от Матфея по большей части состоит из перечисления прямых родственников Христа. От Адама его отделяет 62 поколения библейских патриархов и великих героев и царей. Поэтому Михаил решил попробовать крайне общими словами описать происходящее, чтобы исключить невозможную для него рифмовку длиннейшего ряда имен.

Он долго собирался с мыслями, а потом просто взял ручку и принялся писать. Он зачеркивал слова, менял их порядок, подыскивал синонимы и эпитеты. Переделывал окончания, тщательно высчитывал количество слогов и проверял ударения (поначалу это оказалось сущим кошмаром). И наконец, строчка за строчкой, на бумаге появилось следующее:

В родословии Иисуса —

Мессии, Бога и Христа —

Святой Матфей был столь искусен,

Что поражает красота

И грандиозность той работы,

Той удивительной заботы

О выдающихся мужах,

О патриархах и царях —

Сквозь шестьдесят два поколенья

Библейских правящих элит:

Адам и Авраам, Давид…

Никто не предан был забвенью.

Сим родословием Матфей

Открыл свой путь благих вестей.

Михаил перевел дух, посмотрел на часы – и обомлел: прошло целых четыре часа! Невероятно! Куда делось время?! Еще раз перепроверил все размеры и рифмы. Как ни странно, текст ему понравился. Хотя потом, спустя несколько месяцев ежедневной роботы, он сам себе честно признался, что первый его сонет получился слишком простым (хотя как иначе передать этот длиннейший список легендарных имен?), и в нем не было прямых цитат из Библии (этот прием он придумал чуть позднее).

Михаил устал и ощущал болезненное возбуждение. Еще бы – так безжалостно натрудить версификаторские миндалины! Но первый сонет готов! Вот они – первые шестнадцать строк на заданную тему. Ему тут же захотелось показать этот сонет жене, а еще лучше – двойнику Дюрера, который обещал вскоре появиться снова, впрочем, когда именно – не сообщил.

Конечно, постоянные сомнения начинающего автора мешали, а в начале работы просто терзали его, не давая покоя. И он неоднократно утешал сам себя, торопливо перебивая скептические монологи своего злобного альтер эго. Сегодня оно было в миноре.

– Как ты, обычный человек, спекулянт, пусть и с математическим образованием, пусть и кандидат наук, и не совсем религиозным образом жизни, сможешь выполнить столь грандиозную работу? – с некоторой издевкой спрашивало его недовольное альтер эго. – Ведь только в Евангелии от Матфея 28 глав. Твой первый сонет потребовал четырех часов небывалого напряжения и полной самоотдачи. Для каждой главы нужно будет написать шесть-семь сонетов, а может, и больше. Евангельские сюжеты очень сложны и многогранны. Двадцать восемь глав умножаем на шесть с половиной, а затем на четыре часа. Итого, получается 728 часов. И это как минимум! И если уделять этому занятию пять часов в сутки, то за сто пятьдесят дней ты сможешь закончить Евангелие от Матфея. При необходимом условии, что все будет получаться, складываться в нужный размер, рифмоваться, и так далее. А где ты возьмешь эти пять сокровенных часов? Нигде!

– Мне обещал помощь ночной гость. Вспомни сам, что он говорил! – настаивал Михаил.

Во своих рассуждениях и спорах с альтер эго Михаил умышленно не хотел употреблять слово «вдохновение», потому что на этом этапе совершенно не верил в свои поэтические способности. Даже когда на свет появился сонет с именем «Мф 28.», казавшийся в начале работы недоступным Эверестом, сверкающим и манящим, Михаил по-прежнему сомневался, поэзия ли это, или какое-то механическое рифмование, а он – просто прилежный инженер-версификатор, упорный и умелый ремесленник.