Ever since we met (СИ)

— Вы кукол вуду не делаете, мама мне говорила, — отмахивается Ваня легкомысленно. — Давай, вставай и пошли. Если я тебя опять нести буду, ты в себе еду не удержишь, так что я очень надеюсь на сотрудничество.

— Носить вообще-то можно и иначе, не только так, как ты это делаешь, — шутливо огрызается она. Посуду за собой надо помыть, а значит, он подождет. Он и ждет — сидит на своем месте, вроде даже терпеливо, и дожидается, пока она подойдет к нему, руки вытирая. — Пошли.

Его комната, как и в любой другой день в последнее время, кажется просто-таки центром хаоса, но Саша почему-то не сомневается, что Ваня знает, что где находится. Всегда знал — в конце концов, этот хаос его рук дело. Он заходит следом за ней, прикрывает дверь, и подхватывает со спинки стула кусок яркой ткани, который, стоит его расправить, оказывается чем-то похожим на платье. Очень похожим, надо признать — швы еще грубоватые, явно из тех, какие делают, зная, что придется перешивать еще не раз, и по фигуре еще не подогнано, но в этом уже угадывается то, что она увидела на рисунке больше месяца назад и захотела себе, и что он ей обещал. Ваня передает ей платье, отворачивается без единого слова, и она понимает, что ей надо переодеться. В конце концов, именно так же и происходят примерки? Для нее ни разу никто не шил одежду, ей неоткуда знать, но логика подсказывает именно это. С другой стороны, и он никогда ни для кого не шил, насколько ей известно. Уж живя с ним в одном доме, она бы наверняка заметила.

Правда, прямо сейчас она замечает совершенно другое.

— Вань, — окликает она его, губу прикусывает, платье разглядывая, — а у него должна быть такая открытая спина? В плане, мне же надо будет снять…

— Тебе некомфортно будет? — он почти вскидывается, но, к его чести, остается сидеть к ней спиной, и это хорошо, учитывая что она уже успела стянуть свитер. В белье он ее уже видел не раз, конечно, а все же. — Я могу переделать, если хочешь. Еще не поздно, время есть, ткань тоже…

— Нет, все хорошо, — она перебивает, стоит оправдывающимся ноткам появиться в его голосе, потому что Ваня не должен оправдываться за то, что что-то делает замечательно. Так ей кажется, по крайней мере. — Подожди еще немного.

Платье ей чуть великовато — его еще ушивать и ушивать по ней. Ткань мягко скользит по коже, Саша его на себе оправляет, зеркало даже не думает глазами искать — ей достаточно того, что Ваня, когда она касается его плеча, давая понять, что можно поворачиваться, смотрит довольно. Раз так, она тоже довольна. Открытая спина, думает она, что-то вроде бонуса — на карандашном эскизе не было понятно, как именно это будет выглядеть, и перекрещенные лямки были почти незаметны. Ей нравится, чего греха таить.

— Еще много придется работать, — вздыхает он, но печали в его тоне нет, скорее, смирение. И искорки, вспыхивающие в его глазах, лишь подтверждают это. — Зато ты потом будешь самой красивой.

— Смотри мне, — грозится она, смеется, даже не пытаясь сдержаться. — Если ты мне врешь, я на тебя обижусь и не буду с тобой неделю разговаривать.

— Себя накажешь больше, чем меня, — Ваня показывает ей язык, за плечи ее берет, заставляя повернуться. — Надо будет ушить, но не так, чтобы по твоей нынешней фигуре, так что примерки еще и для этого будут и потом.

— Почему это не по нынешней? — возмущается она. Она что, плохо выглядит? Недостаточно хороша? В голове тут же всплывают диеты, о которых она читала, и что нужно сделать, чтобы похудеть к выпускному, и ей думается, что надо будет спросить тетю Свету о том, какие травы лучше для этого… Ваня вздыхает почти преувеличенно-громко, настолько, что она не может на него не отвлечься.

— Потому что так как я дебил, а мама и папа у меня невнимательные, ты похудела так, что у тебя кости скоро кожу прорвут, и тебе теперь надо вернуть себе вес, который у тебя был, — заявляет он таким тоном, как если бы объяснял ребенку по сотому разу, почему небо голубое, трава зеленая, а птицы летают. — И если я ушью по тому, что у тебя сейчас, то когда ты будешь выглядеть, как положено здоровому человеку, оно на тебя не налезет.

— Может, тогда мне просто попробовать оставаться такой, какая я есть, — робко предполагает Саша, полувопросительно, полуутвердительно, и осекается, не продолжая. Под ваниным взглядом правда сложно продолжать — он у него вмиг тяжелеет, придавливая к полу осознанием того, что зря она это сказала, ох зря. Но не возмутиться снова не получается. — Да что не так-то?

— Ничего не так, — огрызается он, но не зло, а как-то иначе. Как, становится понятно быстро, сразу как он ее коротко обнимает, всего на пару секунд, но этого достаточно. — Саш, давай без этой дурости больше, договорились?

— Ты говоришь, что я красивая, — бормочет она, голову опуская, позволяя волосам падать, пряча лицо. Сложно иначе — она боится, что разревется, как у нее бывает, и демонстрировать это ей не хочется. — Я хочу правда быть красивой, а не просто слышать об этом.