Ever since we met (СИ)

Не то чтобы ей часто хотелось пожалеть сильных людей, думает Саша. Обычно поддержка нужна была ей, как младшей, как наименее опытной, как меньше других знающей, и как-то она даже не обращала внимания на то, что в поддержке этой не было жалости. Может быть, если бы она была, она бы это почувствовала, как знать? В любом случае, жалость она отбрасывает. В сухом остатке – сочувствие и восхищение тем, как эта женщина сумела не сломаться, и она правда не знает, чего хочет больше – быть такой же сильной, или никогда не оказываться лицом к лицу с необходимостью таковой быть.

– Я надеюсь, – почти эхом ее мыслей звучит голос Ирины Владимировны, – что тебе никогда не придется выбирать между своими желаниями и честностью. Какой бы сильной ты ни была, но это выбор между двух зол, и, выбрав одно, ты наверняка будешь страдать от отсутствия другого. Неважно, что в итоге ты предпочтешь, исход будет тем же.

– Я верю, что Мать не будет так жестока, – отзывается Саша негромко. Ей хочется на это надеяться, потому что она почти вздрагивает от мысли о том, что когда-то ей придется выбирать. Потому что когда-то она привязала себя и свои эмоции к Ване, и не уверена, что это обратимо. Она плечами ведет, будто стряхивая с них неудобные мысли, и почти заставляет себя вернуться к тому, с чего они начали. – И все же, Ирина Владимировна, вы сможете рассчитать мне благоприятные даты?

– Начиная с какой? – взгляд у Верховной цепкий, будто она пытается в голову влезть, но у нее это каждый раз, как она сосредотачивается на чем-то, так что уж на этот счет Саша не переживает.

– С моего семнадцатилетия, – она не думает долго, прежде чем ответить. Уже думала об этом, раньше, и не раз. Лучше, думает она, знать все правильные дни, и подстраиваться под них, чем потом быть вынужденной либо ждать, либо спешить из-за собственного недосмотра. – На год, если это возможно. За год многое может произойти. Может, все-таки соберусь сказать Дане.

Она не уверена, что ей не кажется неверие в улыбке Верховной. Она также не уверена и в том, что оно ей кажется. Некогда особо разбираться, когда со стороны прихожей доносятся радостные голоса, когда Соня разглагольствует о том, что почти свалила Настю в снег, а Настя перебивает ее громким «размечталась!», и улыбка сама собой наползает на лицо, несмотря ни на что. От них обеих пахнет последним снегом этого года, когда они вихрем влетают в комнату, кидаясь ей на шею с разных сторон, холодными руками за шею ее обнимают, холодными губами прижимаются к щекам, и на какой-то момент Саша позволяет себе поверить, что они могли бы быть ее младшими сестрами на самом деле. Ковен это семья, говорит постоянно Ирина Владимировна, и нет ничего дурного в таких мечтах. Нет ничего плохого в том, чтобы радоваться этой эмоциональной близости, этому родству пусть не генетическому, но магическому.

– Жрать хочу, умираю, – Соня от нее отрывается, улыбается широко. – Запах такой, что я готова все сама съесть. На вкус тоже так же хорошо будет?

– Если нет, я тебе в голову влезу, и будет, – грозится Настя шутливо: улыбка выдает ее несерьезность. Настя у них, как выяснилось, иллюзионистка, не из тех, кто кроликов из шляпы достает, а из тех, кто может человеку внушить то, что захочет, пусть и ненадолго. Пока ненадолго, а там как знать? Ирина Владимировна с ней так и не поделилась тем, что увидела тогда, на поляне, когда они за руки взялись, но глаза ее подозрительно блестели после этого, а с лица никак не сходила улыбка, и оставалось надеяться лишь на то, что это правда было что-то хорошее, как Саша думала. – Давай, поешь и наберешься сил, а потом я тебе все равно отомщу за то, что ты меня извалять пыталась, вот увидишь!

Саша не уверена, что, представься возможность, она смогла бы хоть одну из них извалять: они младше нее, но ей иногда кажется, что сильнее. Они втроем толкаются бедрами в шутку, пока руки моют, Соня оказывается в середине и в какой-то момент шлепает их по плечам полотенцем наигранно-недовольно, и неудивительно, что быть частью этого всего ей нравится. Это отвлекает, это позволяет поверить в то, что она важна. Ей, в конце концов, всегда нужно подтверждение этого. Девчонки задают ей десятки вопросов, когда они наконец-то оказываются за столом, вроде того, готова ли она к равноденствию, до которого пару недель осталось, и сложно ли в одиннадцатом, и как там дела с платьем, которое Ваня ей шьет… Она тарелку от себя отодвигает, наевшись, и натыкается на изумленный взгляд Александра Васильевича.

– Невкусно? – спрашивает он, и в голосе его звучит что-то, похожее на беспокойство. Саша улыбается в ответ. Его надо успокоить, это она знает, в этом уверена – в конце концов, он зря беспокоится. – Может, что-то другое хочешь?

– Нет-нет, спасибо, – она головой мотает, может быть, даже слишком резко, потому что пару прядей тут же падают на лицо и лезут в глаза. – Я просто наелась. Все очень вкусно, правда.