Ever since we met (СИ)

— Серый и красный, — он попеременно тыкает пальцем в полоски на ее шали, потом в резинку на ее волосах. Забавный. — А когда речь о цветах, розовый.

— А что я сладкое люблю? — это прикольно, задавать ему вопросы, на которые не факт, что он знает ответы. Где-то внутри щекотно от пузырьков почти детского восторга и предвкушения интересной игры. Как кошка с мышкой, только без опасности. Да и кто из них кошка?

— Ну, в последний раз ты упала на мою кровать после прогулки с Викой и минут десять разглагольствовала о том, что вы в той кондитерской попробовали тирамису, с которым сравнится только мамина шарлотка, — Ваня пожимает плечами, мол, как можно вообще об этом спрашивать? — А еще тебе нравится горький шоколад, хотя я не понимаю, как его можно есть, но пока ты меня не заставляешь им питаться, все нормально.

— Скажи что-то еще обо мне, что угодно, — требует она с улыбкой. Его губы на момент изгибаются, будто он готов уже что-то выпалить, но затем уголки их дергаются вверх в улыбке.

— Ты всегда просыпаешься раньше, чем я приду тебя будить, когда я решаю это сделать, — начинает он, и по его тону понятно, что сейчас он одним фактом не ограничится. — Если ты лежишь на животе и что-то читаешь, ты чаще всего болтаешь ногами не просто так, а скрестив их в лодыжках. Когда ты задумываешься, ты прикусываешь кончики пальцев. Если тебе очень хочется ругаться, ты шипишь. В другом мире, если бы у тебя был выбор, ты бы стала фигуристкой или балериной, потому что ты восхищаешься и теми, и другими, больше всего.

У него в глазах удивительные золотые искорки, которые зачаровывают ее каждый раз, когда она их видит, и сейчас не исключение. Ей бы очень хотелось его поцеловать.

Она не хочет все портить.

— И чем я заслужила такое внимание? — притворно-печально вздыхает она. Улыбается — Ваня, кажется, сейчас начнет перечислять ее заслуги. — Спасибо, правда. Ты самый лучший.

— Надо же тебе соответствовать, — отзывается он со смешком. Саше тоже смешно, но лишь до того момента, когда он ее в макушку целует, притягивая к себе и заставляя голову наклонить. — Скажешь, когда захочешь вернуться.

С какой-то стороны, ей уже хочется. Сидеть на кухне, заварив себе травяной чай, Ване сварив кофе, есть пирожки, которые тетя Лена вчера пекла ближе к вечеру, отчего в кухню невозможно было зайти от жара… Но с другой стороны, уходить отсюда желания никакого нет. Тут можно, рядом с Ваней устроившись, бесконечно смотреть куда-нибудь и на что-нибудь — после рассвета, например, на реку, а когда надоест, на что-то еще. Нет, бесконечно нельзя. В какой-то момент придется возвращаться, как бы ни хотелось обратного. Вот только еще немного, только еще чуть-чуть, говорит она себе — убеждает себя, что вот еще пару минут, и еще пару, пока может найти себе оправдания.

Надолго их не хватает.

На кровати, когда она заходит в свою комнату, в шаль еще кутаясь, больше по инерции, чем из необходимости, маленькая коробочка. На узелке хитром остаточная магия, яблочный вкус на языке остается, стоит дотронуться кончиками пальцев, и даже спрашивать не надо, от кого подарок. Не надо спрашивать и что там — подвеска зачарованная, гвоздично-перечный аромат, и на что она заговорена, не понять, но она и не пытается. Если тетя Лена ей это подарить решила, значит, ей это нужно. Значит, это то, что ей поможет и будет полезно. Станет понятно, зачем именно — хорошо, нет — ну и ладно. В капельке из тигрового глаза линии сходятся и расходятся снова, Саша ее разглядывает, зачарованная, восхищенная, прежде чем повесить на цепочку, что у нее на шее, рядом со знаком Матери. На миг, она это чувствует, ее будто обволакивает теплом, но оно быстро уходит, как если бы впиталось куда-то под кожу. Ей нравится это ощущение.

Ей нравится ощущение, которое возникает от объятий тети Лены, которая в дверях останавливается и на шею которой она бросается без лишних слов. Пусть она и примирилась с родителями, но последние несколько лет ее семья была тут, последние несколько лет она не может представить себе другими, без них всех. Даже если бы не было этой ее детской почти, глупой совсем влюбленности в Ваню — она себя пытается убедить в том, что это глупо, с завидным упорством — она бы все равно хотела оставаться с ними.

— Спасибо, — говорит она, наконец. — За все-все спасибо. Я не знаю, что делала бы без вас.

— Жила бы обычной жизнью, — тетя Лена плечами пожимает, мол, что тут такого, но тут же смеется. — Ну или как-нибудь по-другому бы жила. Обычной жизни у тебя не было бы, как ни старайся. Ты необычная.

«Ты особенная», говорила мама в детстве, задолго до того, как выяснилось, что так оно и есть. Саша улыбается, смаргивает наворачивающиеся слезы — ей если и хочется плакать, то только совсем немного, от слишком сильных чувств, которым, казалось бы, неоткуда взяться.