Эвермор. Время истины

Улыбка Лиама слегка померкла, и я поневоле вспоминаю выражение лица его девятилетнего, в Эверлессе, когда он переводил взгляд с одного лица на другое, чтобы понять реакцию детей слуг на старый факт, который он им только что выпалил. Я всегда считала его помпезным из-за этого: он размахивал своим знанием перед нами словно сумкой с кровавым железом, ожидая увидеть, как это все нас впечатлит, – но, обдумав это воспоминание снова, вижу тоску в глазах юного Лиама, желание единения, горящее рядом с неуверенностью.

– Это прекрасно, – быстро продолжаю я. – Мне тут нравится. И, кажется, здесь безопасно.

Его улыбка становится шире, заставляя что-то в моей груди подпрыгнуть.

– Хотя мне не хочется признавать, что Элиас был прав, думаю, здесь безопасно, Джулс, – говорит он. – Каро, кажется, не знает, что здесь что-то осталось.

Мне удается выдавить смешок.

– Это подбадривает. – Понимаю, что Лиам все еще держит меня за руку. Он водит большим пальцем по моей ладони так легко, что я не уверена, представляю ли, как его тепло касается моей кожи.

Горло сдавливает. В безопасности этих стен я чувствую себя вырванной из времени – далеко, вне досягаемости Каро, невидимая всем в Семпере, кроме Лиама, стоящего передо мной. Внезапно мне хочется притянуть его к себе.

Но ничего не происходит, я испытываю укол глупого разочарования и убираю от него свою руку.

– Тут есть то, что могло бы нам помочь победить Каро?

Я заставляю себя встретиться с ним глазами, когда он снова мне улыбается.

– Возможно. Хочешь посмотреть, ради чего мы пришли?

11

Пока Лиам ходит взад-вперед передо мной, я сижу неподвижно. Его глаза блестят, словно он рассуждает о чем-то эпичном. За ним висит простой гобелен: обычная потертая карта Семперы в синих и золотых цветах. Он поворачивается ко мне, раскинув руки перед собой, как будто стоит перед учениками и готовится провести урок. На мгновение я представляю себя семилетней и вижу, как юный Лиам бежит за Роаном по лужайке Эверлесса, рассказывая о чем-то загадочном, но слова уносит ветер.

– Последнюю пару лет мы с Элиасом собирали рассказы об Алхимике и Колдунье.

На лице Лиама играет улыбка. Это странно: столько радости в его обычно угрюмом взгляде, который сопровождает его, сколько я себя помню. Глядя на это, я тоже не могу сдержать улыбку.

– Я думала, что ты не готов прийти сюда.

– Ну… победа над Колдуньей – загадка, не так ли? Загадки можно разгадать. – Он вздыхает, берет стопку бумаги с полки и садится передо мной, отодвигая тарелки в сторону, прежде чем аккуратно положить каждую страничку. Некоторые – такие же древние, как журнал, другие – новее. На одном нацарапан грубый рисунок незнакомого девичьего лица.

Я просматриваю разложенные бумаги, но вижу лишь рисунки и обрывки историй о Лисе и Змее. Начинаю нервничать, и радость, возникшая от наблюдений за работающим Лиамом, улетучивается.

– Что мне нужно тут увидеть?

Лиам указывает на текст, его палец скачет со страницы на страницу.

– Эти я изучил от корки до корки, сначала просто ради тайны Алхимика, – он краснеет и продолжает, – но потом заметил некую закономерность. В оставленных, по моему мнению, Алхимиком письменных свидетельствах здесь, здесь и здесь были найдены повторяющиеся алхимические символы яда и смерти. – Его рассказ звучит гораздо оживленнее, чем подобало бы разговорам на тему смерти. – Из того, что мы поняли, следует, что у них было по меньшей мере семь жизней. Мы предположили, что эту информацию ты – Алхимик – пыталась передать дальше.

– Или запомнить, – отвечаю я и чувствую, будто где-то шевелится воспоминание.

Лиам хмурится, но продолжает:

– Символы все появляются в историях о смерти Лисы.

Странное чувство – что это, зависть? – терзает меня вместе с нарастающей уверенностью.

– Не припомню, чтобы сочиняла истории о смерти Лисы, но это может означать лишь то, что я права. Я думала о смерти Лисы, о смерти Колдуньи.

Лиам отклоняется назад, стоя на коленях.

– Эта история рассказывает о когте собаки, пронзающем шкуру Лисы. Эта – о зубе, который забирает ее жизнь в один укус. А это не так интересно, если не знать, что в древнем семперском одно и то же слово использовалось для обозначения зуба и когтя, что означает: возможно, они говорят об одной и той же вещи. Истории просто по-разному переведены учеными, которые над ними работали.

Он терпеливо смотрит на меня, но я по-прежнему молчу, находясь под впечатлением от потока информации. Чувствую, как внутри меня возникает и растет горькое чувство: пока мы с папой жили своей жизнью, Лиам сидел здесь, пытаясь раскрыть тайны, мою и Колдуньи, которая охотилась за мной по Семпере. Мне грустно, оттого что он знает об Алхимике больше, чем я.

– Есть еще кое-что, – неуверенно добавляет он.

– Отлично, – бормочу я.