Должно быть, именно в эти отроческие годы в творческом сознании брата впервые явно проявились эстрадно-песенные наклонности: он стал с удовольствием, без лишних вопросов музицировать перед однокашниками и соседями, словно набираясь опыта для будущих концертных выступлений. Именно тогда Женя получил первые профессиональные навыки музыкальной импровизации и овладел основами техники аккомпанемента в разных тональностях – ибо ему постоянно приходилось подстраиваться под чьё-то «народное» пение и сходу подыгрывать поющему даже в тех случаях, когда звучащий материал был ему совсем неизвестен.
Женя любил аккордеон, любил поиграть на нём и позже – в годы своей славы. И этот замечательный инструмент не стихал в нашем доме в течение двадцати лет, пока отец, «переквалифицировавшись в пианиста», не продал его по дешёвке соседу, не преминув при этом обучить соседского сынишку азам музыкальной премудрости.
Но детские вёсны быстро пролетели, и выпускной 8-й класс принёс в семью новые проблемы. Как быть дальше: ехать в неблизкое Ростовское музыкальное училище – поступать в класс аккордеона – или остаться дома и поступить в Артёмовское музучилище на дирижёрско-духовое отделение, где были недоборы духовиков, а класс аккордеона вообще отсутствовал?.. Остановились на втором варианте.
И вот дома совершенно незнакомый инструмент – кларнет: рассохшийся, отечественного заводского производства, шипящий в низах и «киксующий» в верхах. Женя стал приносить новые ноты и книги, зазвучала новая музыка, зашипели старые пластинки на ещё более старом, не помню откуда взявшемся и куда в конце концов подевавшемся патефоне. Появились новые учителя и товарищи.
Громко и не очень стройно отыграл школьный духовой оркестр туш на выпускном вечере, последний раз выступил перед одноклассниками Женя, наполнив спортзал разливами своего аккордеона, и открылась новая глава в биографии: 4 студенческих года в классе преподавателя-кларнетиста Бориса Петровича Ландаря, сыгравшего большую роль в дальнейшей судьбе Евгения.
Как-то Женин сокурсник (теперь заведующий отделом духовых и ударных инструментов музыкального училища) пошутил: «Музучилище – это 4 года мучений, 20 минут позора (на госэкзамене) и ярмо на всю жизнь». Возможно, в этой шутке есть определённая доля истины в отношении кого-то. Но для брата годы учёбы оказались не бесплодными мучениями. Полчаса его выступления на госэкзамене были – не побоюсь преувеличения – праздником и для экзаменационной комиссии, и для слушателей! И не ярмо почувствовал Евгений после защиты диплома, а крылья за спиной – от переполнявшей его душу жажды творчества, от готовности отдать всего себя музыке, сцене, сочинению…
А страсть к сочинению заявляла о себе сильнее и сильнее: Романс для кларнета и фортепиано, Скерцо для кларнета и фортепиано, Прелюдия для фортепиано… Чуткий педагог Б.П. Ландарь сразу оценил талант хрупкого, скромного юноши, каждое утро приходившего в родной подвал музучилища (где обычно разыгрывались духовики), успевавшего иногда подрабатывать на разных «халтурах» и всецело поглощённого музыкой – классической и своей, вырывавшейся из сердца почти неосознанно и интуитивно. Учитель сделал большее, что мог сделать в той ситуации: стал планомерно готовить Женю к поступлению в консерваторию, повёз его в Киев, где когда-то сам учился, показал своим консерваторским педагогам и маститым композиторам. И Борис Петрович не обманулся в своих ожиданиях: одарённость молодого музыканта из провинции признали все, кто его слушал.
К 4-му курсу Евгений вырос в уважаемого всеми музыканта: его фотография красовалась на студенческой доске почёта, ему выплачивали повышенную стипендию, как отличнику учёбы, он стал лауреатом училищного конкурса на лучшее исполнение произведений советских композиторов, ни один праздничный или показательный концерт АГМУ не обходился без его выступления.
Значительных успехов добился брат и в игре на фортепиано, получая неизменно отличные оценки на экзаменах и академконцертах и внутренне сожалея о том, что судьба не предоставила ему возможности заниматься игрой на этом инструменте с самого начала его музыкальной карьеры. Женя до конца жизни был просто влюблён в фортепиано и даже тосковал, когда по каким-либо причинам вдруг оказывался на несколько дней оторванным от объекта своей любви – инструмента, дарившего ему гармонию и красоту, творческое вдохновение и духовное удовлетворение.
Однако, когда пришло время поступления в вуз, дома не было единого мнения, куда же подавать документы. Доска почёта в Артёмовске и похвалы в Киеве – это хорошо. Но вступительные экзамены, где может быть до семи человек на место, – это совсем другое дело. Отец доказывал, что в Киеве «не хватит места своим», а уж тем более Жене, приехавшему в столицу из мало кому известного города Артёмовска, потому лучше ехать в Донецк, Харьков или Ростов… Но Женя рискнул, азартный он был парень.
Помню, как почтальон приносил телеграммы из Киева, сообщавшие об очередной отличной оценке на вступительных экзаменах…