Только теперь и только здесь я наконец впустил в свою душу эти слова: «Женя умер». Только теперь и только здесь я принял их как факт, как объективную реальность – во всей ее жестокости, неотвратимости и непоправимости. Мы с Эллой молча брели «в никуда» по проспекту Мира, и я вдруг впервые в жизни сердцем почувствовал ту прозрачную и зыбкую грань между «был» и «не стало», о которой ранее много читал и рассуждал и которую теперь изведал своим личным горем. Вокруг кипела жизнь, гудели машины, спешили куда-то люди… Всё было как всегда, как будто ничего не произошло: мир не пошатнулся и ничему не удивился… Меня не будет и каждого вокруг не станет – жизнь не остановится, и солнце не погаснет. Часы Вселенной идут своим ходом, не обращая никакого внимания на наши мелочно-человеческие трагедии. Гибнут цивилизации, уходят в небытие народы, но для Космоса в этом нет никакой трагедии и никакой катастрофы! А горькие людские слёзы при таких параллелях воспринимаются никчёмными, смешными и вообще неуместными. Что они перед Вечностью? И что наши ничтожные земные проекты перед необъятным и непостижимым творчеством Создателя?!
Однако реальность земного бытия быстро опустила меня с высоких размышлений о космических парадоксах к моему личному – маленькому и необъятному – человеческому горю. Первым, кому мы с Эллой привезли свою страшную новость, был Валерий Иванович Петров. Он взял на себя начальную стадию мучительной кампании по организации похорон, тотчас включил в работу Союз композиторов и его Музыкальный фонд. К некоторому облегчению, сразу же объявился Саша Серов. Зная, что Женина машина неисправна, он предоставил в наше полное распоряжение свой автомобиль вместе с шофёром – на все предпохоронные дни и любые последующие. И действительно, со вторника до пятницы я был загружен организационно-похоронными делами с раннего утра до позднего вечера и всё это время провёл в разъездах на Сашиной машине. Мои попытки вызвонить кого-либо из Жениных авторитетных друзей или «властных меценатов», увы, не увенчались успехом: все как в воду канули или в осадок выпали. Потому такую сложную и экстренную задачу, как получение участка для захоронения на московском кладбище (и главное, на каком именно кладбище и в каком месте), мне пришлось решать на собственном авторитетном уровне и уровне моих
друзей, опираясь при этом, конечно же, на ходатайственные письма Союза композиторов, которые, однако, сами по себе в разгар перестройки мало чем могли помочь. Многим казалось, и сейчас покажется странным, что самые обычные проблемы, касающиеся похоронного ритуала, приходилось разрешать колоссальными усилиями, несмотря на то что речь шла о памяти Евгения Мартынова. Тогда, в 90-м году, почти всё было в стране дефицитом – начиная от детской соски и заканчивая могильным венком. И хоть обычаи требуют предать тело земле на третьи сутки, в наших условиях – советских ли, российских – преодолеть все трудности, связанные с подготовкой гражданской панихиды, похорон, поминок, за два дня не всегда удаётся. Когда же дело касается личностей всенародно известных, то перечисленные выше мемориальные мероприятия откладываются всегда дней на пять: пока напишутся письма, пока рассмотрятся ходатайства, пока утрясутся организационные вопросы, пока решатся финансовые проблемы…Да, действенной помощи «сверху» я не получил ни до
похорон, ни после – практически ни от одной официальной инстанции, способной чем-нибудь помочь в вопросах, касающихся предоставления места на кладбище, сооружения памятника-надгробия, организации концерта памяти, издания посмертного нотного сборника и книги, съёмок телепрограмм и выпуска грампластинок. Но вокруг меня как-то сами собой сплотились люди: старые приятели и новые знакомые, «со стороны» и «снизу», люди, не обладавшие большими властными полномочиями и даже никогда с Женей не встречавшиеся, сами оказавшиеся в эпицентре тотального экономического развала и потому элементарно нуждающиеся, но которые вместе с немногими друзьями брата оказались вернее и сильнее многих Жениных «высоких» соратников. Именно с их помощью и с поддержкой многочисленных почитателей таланта Евгения Мартынова удалось осуществить те памятные мероприятия, которые, казалось бы, должны были состояться сами собой. В моей памяти навсегда отпечатался образ заведующей цветочным магазином, тогда находившимся рядом с метро «Преображенская площадь», которая сначала вежливо ответила нам, что «живых венков нет, есть только искусственные», а потом, когда узнала, что дело касается похорон Евгения Мартынова, просто побледнела вся и за сердце схватилась.Поднявшись со стула, она испуганно переспросила:
– Как Евгений Мартынов?.. Певец Евгений Мартынов?!
– Да… Вчера умер, – грустно ответил ей директор Музфонда Союза композиторов Москвы Александр Павлович Красюк, зная, что мне рассказывать об этом было уже просто невмоготу.
– Разве это возможно? Это ведь Евгений Мартынов! Это же сама красота!.. Такой молодой! Как же так?..