Евгений Мартынов. Белокрылый полёт

– Это не пьянь, – отвечает Оля, – Это Александр Кальянов, звукорежиссёр Аллы Пугачёвой.

– Ну так пусть себе звукорежиссирует на здоровье! А к пению-то он какое отношение имеет?

– Он?.. Никакого. Понимаете, он инвалид, у него нога не сгибается… А голос – вот такой вот… хриплый…

– Ты на совете это показывала?

– Нет… Я думала, песня хорошая, по телевизору уже звучала… Инвалид всё-таки… У Пугачёвой… Нога…

Через 5 минут несколько озадаченный Петров звонит Жене:

– Женя, успокойся, это был не пьяный. Это инвалид, звукорежиссёр Аллы Пугачёвой. У него голос такой хриплый, нога не сгибается. Тут ничего не поделаешь. Редактор говорит, что очень талантливый человек. Совсем не бандит и не алкоголик, как мы думали поначалу, и даже не выпивший.

– Ну раз не выпивший, значит, точно талантливый! – смеясь, отвечает брат. – Тут среднего быть не может: или талантливый, или пьяный.

Да простит меня А. Кальянов, если что не так сказал. Никаких претензий к нему я не имею, ничего плохого мне или брату он не сделал, а рассказал я всё это просто как быль, связанную с темой настоящего повествования.

Правда, смехом дело не всегда заканчивалось. Так, в 1989 году снялся Женя в концертной телепрограмме у режиссёра В.С. Черкасова (не помню названия той программы). Перед эфиром выяснилось: Женин номер в общую канву «не вписался» по причине того, что брат поправился и не очень хорошо якобы выглядел на экране – режиссёр это «обнаружил» при монтаже программы. Смотрит, значит, Женя по телевизору программу, в которую не вписался и, соответственно, не попал. В разгар действа на сцене вдруг появилось «нечто толстое» и стало, припевая и пританцовывая, с себя снимать штаны, мучая при этом микрофонную стойку: то размахивая ею над головой, то бросая её на пол, то наступая на неё ногами, то буцая её, словно футбольный мяч. Дело, кстати, происходило в воскресенье, днём, а в субботу вечером Женя был оповещён об «отбое».

– Виктор Сергеевич, – устало звонит брат режиссёру, – вы говорите, что я поправился, для экрана уже не гожусь. А это что за боров сейчас без штанов по сцене бегает?

– Женя, это не боров, – добродушно отвечает режиссёр, – это Крылов. Он такой толстый и есть. Что с него взять? В этом его прелесть. И незачем тебе сравнивать себя с ним. Ты же Мартынов! С тебя совершенно другой спрос!..

(Да извинит меня и С. Крылов за упоминание о нём всуе!)

Продолжения разговора не последовало. Брат швырнул телефонный аппарат в телевизор, чудом не разбив при этом экран, удалился в другую комнату и через несколько минут набрал мой номер телефона:

– Приветик. Чем занимаешься?.. Слушай, у тебя коньяк есть? Я давно уже дома ничего не держу, а тут последнее время что-то сердце ломить стало…

Глава XIX

Сердце побаливало и раньше. Такая реакция главного мотора организма всегда являлась ответом на какие-то нервные перегрузки. Хронических болезней за братом не числилось. Хотя однажды, после концерта в Звёздном городке, друзья-космонавты посоветовали Жене пройти в их клинике реабилитационно-оздоровительный курс с целью очистки организма от внутренних биоэнергетических шлаков, укрепления нервной и сердечно-сосудистой систем, а также для детального обследования состояния здоровья. И брат прошёл этот курс, проведя в больнице полтора месяца. Это было зимой 1988 года. Толстая нотная тетрадь, взятая в клинику чистой, к концу «клинического» срока оказалась почти полностью исписанной нотами, стихотворными набросками, гармонической цифровкой и просто интересными, почти философскими мыслями. Взял с собой Женя и поэтические сборники, среди них был томик есенинских стихов.

Выйдя из больницы, брат очень хорошо себя чувствовал, в течение полугода не брал в рот ни успокоительных, ни сердечных средств, ни капли спиртного. Однако, как мы с ним тогда шутили, от себя уйти ещё можно, а от советской действительности не уйдёшь! Со временем снова на столе появились корвалол, валокордин, валидол, димедрол, валерианка, различные коробочки и пузырьки с какими-то сложными названиями. Женя работал, не сбавляя оборотов: выступал, сочинял, записывал, снимался, но… Но сам понимал, что в окружающем его перестроечном контексте он всё более теряется, словно чьей-то невидимой рукой отодвигается в сторону, – в сторону от аудитории, от музыки, от творчества, от идеала. Внешне, в обществе, оставаясь привычно-весёлым, простым и добродушным парнем, брат внутри себя был неспокоен: он мучительно анализировал, искал, боролся. Надеялся… Я это знаю, потому что мы с ним строили много совместных планов на будущее. Мы готовились к совместной работе над «полуакадемическим», по стилю песенным аудиоальбомом, где в качестве инструментального аккомпаниатора должен был выступать один лишь струнный симфонический оркестр, без меди и ритм-группы. Кроме того, я уже начал заниматься аранжировкой двух новых Жениных песен – «Жить привыкаю без тебя» и «Сыпь, тальянка, звонко!» (на стихи М. Танича и С. Есенина). Брат, как всегда, кипел, торопился; о домашних делах не забывал; чем мог, родным помогал…