Только год спустя семилетнему мальчишке рассказали, что папа не на островах, не болен и не в далёкой больнице, а… умер в прошлом году, когда все во дворе и в садике об этом знали и Серёжке о том говорили, а сам Серёжка всех их «отсылал на Канары»…
Въехали во двор дома № 26 (корпус 1) на Пилюгина и остановились у отделения милиции. После короткого совещания вынесли закрытый крышкой гроб с телом брата из автобуса на улицу. Мы сделали это отчасти наперекор Эллиному наказу не вносить гроб с телом в квартиру: вдова заверяла нас, что такого зрелища просто не вынесет. Гроб поставили на две табуретки и открыли… Четыре дня назад брат почти впопыхах выскочил из дому – и теперь вот так, никуда не торопясь, вернулся обратно. Как маме не хватало его все эти дни! Ей нестерпимо хотелось полететь туда, в чужое, холодное, страшное подземелье, где он так долго и одиноко лежал, лишённый заботы и любви. И вот наконец Женя «предстал» перед родительскими, супружескими и прочими заплаканными очами…
Прощание с домом, двором, соседями и вышедшими из своего отделения на улицу милиционерами продлилось минут шесть. Мы снова погрузились в автотранспорт и пополнившимся составом тронулись в центр – на улицу Готвальда. Может быть, тоже божественный промысел, но за поворотом на Ленинский проспект наш автобус забарахлил, из мотора пошёл дым, и мы вынуждены были остановиться и даже выйти наружу. Пока мужчины, покуривая и посматривая на часы, размышляли, как поступить, если автобус ещё через 5 минут «не станет на колёса», шофёр что-то подвинтил, заменил – и мы снова поехали. Однако наш путь прерывался ещё дважды – по той же причине неисправности мотора, – потому нам пришлось на всякий случай отправить милицейскую машину, одну, в Центрмузинформ. Она должна была предупредить о том, что мы можем задержаться, а затем, захватив с собой другой автобус – с Готвальда, – ехать нам навстречу строго по условленному маршруту (чтобы не разминуться в пути). Но – с горем пополам, а вернее с горем вдвойне – наш траурный эскорт прибыл на улицу Готвальда вовремя, где уже бурлил народ и милиция руководила порядком. С этого момента знакомые и незнакомые лица отложились в моей памяти беспорядочной чередой и сплошной стеной одновременно: композиторы, поэты, артисты, редакторы, друзья, родственники, люди, люди, люди… А помимо них – цветы, венки, соболезнования, слёзы, объятия, рукопожатия, музыка…
Накануне, при обсуждении технических деталей, связанных с проведением панихиды, похорон и поминок, я сказал Валерию Ивановичу Петрову:
– Женя любил пошутить, вы знаете… Были у него и мрачные шутки, в свой адрес чаще всего. Так вот, однажды он, с упоением слушая Вторую симфонию Рахманинова, поделился со мной: «Такая музыка, что жить и умереть хочется – всё сразу! Не знаю, как кому, но мне бы умереть хотелось под музыку Рахманинова».
Мы решили составить музыкальный фон этого самого грустного мероприятия «с участием Евгения Мартынова» из музыки Рахманинова и иной классики, уже собранной на бобинах и проверенной на подобных панихидах. Звучала красивая, печальная и строгая музыка, со сцены выступали друзья, деятели искусства, ответственные лица Союза композиторов…
Помню, композитор Евгений Николаевич Птичкин сказал тогда:
– Если вправду существует переселение душ и наша душа является на этот свет в человеческом облике не единожды, то в Евгении Мартынове, я думаю, воплотилась душа Сергея Есенина. И это значит, что когда-нибудь она вновь воплотится на Земле в какой-то возвышенной творческой натуре. Ибо наш мир держится на божественной гармонии, людской доброте и высокой красоте, творимой такими личностями, как Есенин и Мартынов…
Глядя на сидевших у гроба, сгорбившихся под тяжестью безмерного горя родителей, я вдруг вспомнил давний мамин сон, когда-то разбудивший ночью и её, и нас с отцом, услыхавших плач мамы. Мне было лет десять… Да… А Женя в это время сдавал вступительные экзамены в Киевскую консерваторию… Мама тогда волновалась за Женю, наверно, больше всех нас. И вот однажды ей приснился жуткий сон: будто вносят в наш дом гроб, а в нём – тело Жени!.. С трудом в ту ночь успокоил плачущую маму отец. Ещё несколько дней она была не в себе от страшного видения, но близкие мамины знакомые убедили её, что сон – это всего лишь сон. И она сама вскоре после Жениного возвращения из Киева победителем отстранила это ночное наваждение от своего сердца, объяснив его, как и все вокруг, просто материнскими переживаниями.
В моих же снах (как детских, так и нынешних) брат постоянно куда-то исчезает или удаляется, и я никак не могу его найти или догнать. После встреч с братом во сне я почему-то всегда просыпаюсь… Ну это так, к слову…