Монотонно-тягостное течение панихиды для меня внезапно прервалось. Остававшиеся в Жениной квартире родственники, исполнив свой христианский обряд мытья полов по выносу покойника из дому, дозвонились в Центрмузинформ и сообщили Вере Даниловне (матери Эллы), что никак не могут закрыть за собой входную дверь и потому не знают, что им делать, чтобы успеть на похороны. Эта проблема, разумеется, тут же была повешена на меня: квартирной охранной сигнализацией родственники пользоваться не умели, замок за собой закрыть не смогли, в милиции, находящейся «под боком», тоже никого не знали, чтобы просить покараулить квартиру на несколько часов (да и их никто ведь там не знал). Спустя годы с того «сумасшедшего» дня я понимаю, что решил ехать на Пилюгина сам, потому что в движении, гонке и преодолении моей душе тогда было легче и естественнее: физическое напряжение мне помогало сохранять психическое равновесие. Ещё вчера, сидя в кабинете директора Музфонда А.П. Красюка (тоже, кстати, донбассовца) и невольно поднимая трубку несмолкавшего телефона, чтобы ответить очередному Жениному поклоннику на вопросы о времени и месте панихиды и похорон (а также о причинах смерти артиста), я ощутил невыносимую тяжесть от пребывания в бездейственном, замкнутом состоянии даже в течение получаса.
И вот мы с капитаном милиции Виктором Бобанёвым мчимся по улице Горького (Тверской) на большой скорости, почти что летим над центральной – правительственной – полосой дороги, не обращая внимания на сигналы светофоров и регулировщиков: спешим на улицу Пилюгина, чтобы через 40 минут возвратиться обратно на Готвальда! Издали показались чёрные «Волги» с включёнными фарами, двигающиеся навстречу нам по той же центральной полосе. Справа дорога плотно забита ждущими зелёного света машинами, слева встречный поток посвободнее. Сворачиваем на крайнюю встречную полосу – надо ведь как-то пропустить правительственные машины! Наш шофёр, сжав зубы, буквально сросся с дорогой, ловко маневрируя между автомобилями, мигая фарами и изредка сигналя. Витя Бобанёв высунул левую руку с милицейским удостоверением из окна оперативного «жигулёнка» и несколько раз выкрикнул на перекрёстках шокированным регулировщикам: «Уголовный розыск!..» Ох и отчаянные ребята есть в милиции (помимо всяких прочих)! Возможно, оттого и были близки брату люди этой профессии. Да и в милиции Мартынова всегда считали своим парнем: простым, обязательным и безотказным в отношении шефских (то есть неоплачиваемых) выступлений для милиционеров любых рангов и служб…
Тем не менее при повороте с улицы Горького на проспект Маркса (ул. Моховую) наш путь перегородили-таки аж 3 машины ГАИ с категоричным требованием, громко прозвучавшим из мегафона:
– Машина 43–18, немедленно остановитесь! (данный номер «авто» приведён мной просто для иллюстрации, а настоящего я, естественно, не помню).
Все трое, мы быстро выскакиваем из машины.
Витя с поднятыми вверх руками и удостоверением, не дожидаясь вопросов, начинает:
– Ребята, мы свои! Знаем, что виновны по всем статьям, потому можете нас расстрелять тут же. Да только вот в чём дело…
После трёх минут объяснений нас отпускают по-хорошему с напутственными словами:
– Похороны Мартынова – дело, конечно, святое… Но смотрите на свои-то похороны раньше срока не попадите. Давайте, с богом!..
Уладив все проблемы на Пилюгина, мы молча сели в наш «стреляный и проверенный жигуль» и, поглядывая на часы, помчались обратно. Несколько изменённая водителем обратная траектория пути никак не отразилась на дефиците времени. Приехали где-то без двадцати два. Ясное дело, опоздали: минут семь назад траурная автоколонна отправилась на Новокунцевское кладбище, то есть на Рябиновую улицу. Взвыв при развороте почти конским ржанием, наш автомобиль снова помчался наперегонки со временем.
В чистом синем небе впереди нас показалась чёрная тучка, тяжело и неопределённо зависшая над горизонтом, словно обдумывающая свой дальнейший маршрут.
– Только бы дождя не было, – вслух подумал я, с опаской вглядываясь в чуть потемневший горизонт и от напряжения прикусывая губу.
– Нет. Не будет. Я деревенский парень и признаки дождя чую сразу, – ответил капитан.
– Не должно быть, – поддержал «ас шофёрского искусства» Иван Абрамов, – дожди уже прошли. Бабье лето.
В самом начале Можайского шоссе мы догнали нашу тяжёлую автоколонну, ведомую машиной ГАИ и подпираемую сзади оперативным милицейским «бобиком». Абрамов приветственно помигал своему коллеге фарами, и «бобик» ответил ему примерно тем же. А ещё минут через пять траурная процессия достигла распахнутых кладбищенских ворот.