Но когда Иван Антонович приступал к уроку, даже баловники прекращали свое озорство, умнейшего учителя слушали, впитывая каждое его слово, потому что он говорил что-то новое.
И вот я в мечтах видел себя учителем, причем непременно учителем истории, и представлял себе, будто слегка наклонившись вперед, как Иван Антонович, картинно размахивая руками, рассказываю о завоевательных походах Александра Македонского и восстании Спартака против вечного, гордого Рима. Я хожу в темном костюме, сатиновой косоворотке и фабричных ботинках с выдавленными на резиновой подошве затейливыми рисунками. Словом, иду на уроки, одевшись, как мой учитель. Но у меня нет того ежика, что у Ивана Антоновича, у меня бритая голова, потому что я — казах. И этот недостаток, я считал, не помешает мне стать, как Иван Антонович, учителем.
Эта мечта сидела во мне крепко почти до десятого класса, иногда перемежаясь различного рода мимолетными желаниями стать, например, летчиком-полярником (начитаешься о Чкалове, Потанине) или поэтом, подобно Пушкину или Джамбулу (случайно обнаруживаешь, что и ты мог бы рифмовать казахские и русские слова). В целом все мечты сходились к тому, чтобы окончить среднюю школу или педагогический техникум. Я уже в седьмом классе считал себя достаточно ученым, потому что до этой ступени образования в нашем ауле никто тогда не дошел. Я полагал, когда я окончу техникум или среднюю школу, стану настолько недосягаем в своем аульном окружении, что никакой необходимости учиться дальше не будет…»
Иван ТРОФИМОВ:
«Казахских учащихся в нашей школе в то время было мало, особенно в старших классах. Поэтому я очень хорошо помню Женю Букетова: высокого роста, щупленький и с бритой головой, очень скромен. Он был очень любопытен, проявлял ненасытный интерес к химии, математике и другим предметам. С большим прилежанием изучал русский язык, принимал активное участие в школьных олимпиадах, его работа по химии была представлена на районную педагогическую выставку.
Его часто можно было видеть в нашей школьной, хотя и небольшой, библиотеке склонившимся над книгой. Часто беседовал с Агриппиной Федоровной Коробкиной, которая вела русский язык и литературу. Она очень ценила интерес Евнея к русской литературе…»