Евней Букетов

Моя борьба за своего «Сатпаева» с власть имущими в родном Казахстане продолжалась два года. Я просился на прием к первому секретарю ЦК, дважды писал официальные заявления на его имя, но допущен к нему не был. В конце концов, после настоятельной просьбы первого секретаря Семипалатинского обкома КП Казахстана Н. Е. Морозова — это было уже на втором году моих мытарств и хождений по кабинетам «Большого дома» — автора «арестованной» рукописи милостиво соизволил принять С. Н. Имашев (в книге моих воспоминаний-эссе «Через тернии» эти «приключения» и сама аудиенция у секретаря ЦК подробно описаны, и поэтому я здесь не буду повторять весь наш с ним разговор).

Буду краток: о причине запрета на мою книгу Саттар Нурмашулы, человек умный и наделенный огромной властью, не мог сказать ничего вразумительного, в качестве довода привел смехотворные объяснения. Вот его слова: «Алексей Брагин, Евней Букетов и ты, Медеу, являясь членами Коммунистической партии, до небес возносите заслуги Сатпаева, Тогда как XX съезд КПСС политически осудил и развенчал вредный по сути «культ личности», вы же своими произведениями тянете нас назад. Культ крайне опасен для нас. Это отступление от марксизма-ленинизма. Мы не допустим такого безыдейного сползания к ревизионизму!..»

В этот день я был настроен решительно, вел себя очень агрессивно, потому что был в отчаянии от явной несправедливости, допущенной по отношению к памяти К. И. Сатпаева и ко мне лично. Словом, я не собирался легко сдаваться и обрушился на секретаря ЦК с обвинениями:

— Саттар Нурмашевич, вы меня нисколько не убедили. Каныш Сатпаев — большой патриот Советской страны, он отдал все свои знания и силы укреплению экономической мощи Советского Союза, его имя известно во всем мире. Но среди вас есть люди, которые завидуют его заслуженной посмертной славе, хотят принизить его роль и значение в развитии науки Казахстана. Вы тоже льете воду на мельницу этих завистников… Но учтите, это вам никогда не простят ни народ, ни история. Слава Канеке вечна, она перешагнет через головы партийных секретарей и правительств, через стены вашего высокого кабинета и выйдет на широкий простор! Как вы тогда посмотрите людям в глаза, как вы тогда объясните свое нелепое указание о запрете документальной книги о нем, а также и документального фильма о Сатпаеве? Ведь запретами вы не искорените его имя из памяти народа! Свет, зажженный им, будет всегда светить людям…

Когда я произнес эту тираду, точнее, выплеснул свой гнев, секретарь ЦК вскочил с места и стал нервно ходить из угла в угол по кабинету. Я молчал. И тут, к моему великому изумлению, Имашев наклонился ко мне и как-то покаянно, стараясь меня утешить, тихо произнес:

— Братишка Медеу, почему ты обвиняешь только меня? Есть в этом доме и другие чины, повыше меня, а я лишь стрелочник в этой заварушке…

Услышав такое признание, я растерялся. Значит, то, о чем смутно догадывался, оказалось жестокой правдой. Между тем до этой минуты я считал, что хозяин «Большого дома» Динмухамед Ахметулы Кунаев стоит выше мелких и грязных интриг, наивно верил, что он не способен на всякие козни против своего же научного наставника, незабвенного Канеке.

Пока я переваривал то, что неожиданно услышал, хозяин кабинета уже опомнился, поняв, что ляпнул лишнее:

— Давай, Медеу, так договоримся. Прекрати свои хождения по кабинетам… Подожди годика два, и мы вернемся к твоем вопросу. Постараемся решить… Тебе только сорок лет, еще напишешь много книг, надо потерпеть. Зачем ты спешишь издать эту книгу?!

В тот час во мне рухнули вера в партию и высокие идеалы вместе с надеждой на лучшее. Я сделал для себя неутешительный вывод, что, пока верховодят в «Большом доме» Кунаев и его приспешники, как этот Имашев, справедливости здесь не найти и мне не дадут издать ни романа, ни документальной книги о Сатпаеве.

— Нет, Саке, — возразил я, — отсрочка меня не устраивает. Вот вам мое заявление. Дайте, пожалуйста, письменный ответ: почему мне отказано в издании «Сатпаева»?

Кстати, ту главу «Через тернии» о безуспешном визите к секретарю ЦК по идеологии впоследствии я закончил такими словами: «Погас слабый лучик надежды. Я расстался с последними иллюзиями и решил не искать больше правды и справедливости в Алматы».

Думаю, и Евнею Арыстанулы через «узун кулак» стало известно, что набор моей книги остановлен (об этом факте я не очень-то распространялся вслух, тем более 1975–1976 годы для меня были самыми тяжелыми, фактически я один на один остался со своей бедой). Наверное, только тогда Евней Арыстанулы, наконец, осознал все коварство власть имущих. Думаю, про себя он размышлял: «Если всеми одобренный труд Медеу запретили издавать без всяких объяснений, то и мой ждет та же участь. Проблема не в том, кто и как написал о жизни Канеке, вся загвоздка — в скрытой неприязни первого лица республики к личности героя… Стоит ли мне так фанатично заниматься этой темой? Может быть, подождать, как дальше будут разворачиваться события?..»