В начале декабря 1942 года снег шел подряд несколько суток, трещали морозы. Арыстан, не вытерпев долгого сидения дома, отправился в лес, который местные жители называли — Карашок. За несколько дней до этого пал колхозный бык, и тушу его закинули в яму на опушке леса, где был вырыт специальный скотомогильник. Арыстан тогда вырезал кусок мяса, прикрыл его соломой и там же поставил капкан на волков.
Теперь он решил проверить капкан. Долго пробирался к нему по глубокому снегу. Собака бежала впереди. Когда приблизились к месту, где лежала приманка, собака стала вертеться, беспокойно нюхать воздух и громко лаять. Арыстан, чувствуя добычу, подстегнул кобылу. Конечно, собака беспокоилась не зря: на месте, где лежал капкан, все было переворочено; на глубоком снегу отпечатались следы крупного зверя; но капкана не было, как будто его и не ставили… Матерый волк вырвал даже березовый кол, которым был закреплен капкан. С тяжелой ношей на железной цепи зверь не мог уйти далеко. И Арыстан, пришпорив кобылу, отправился вдогонку. По следам он преследовал волка почти три версты, наконец увидел хищника на краю березовой рощи. Верный пес, осмелев, пошел в атаку, но не на волка, а на цепь, которая волочилась за ним. Лязгнув зубами, волк чуть не вцепился в горло собаки…
Арыстан хотел подъехать на выручку своей дворняге, но кобыла заартачилась, не шла вперед, несмотря на понукания. Охотник привязал поводок к березе, скинул полушубок на землю и побежал к зверю, схватившемуся с собакой.
Хотя мороз час от часу крепчал, со лба его градом катился пот. Серый присел и жутко и протяжно завыл, как бы призывая своих сородичей на помощь. В этот момент Арыстан, резко вскрикнув: «Ах!», со всего размаху ударил зверя дубинкой по морде. Хищник упал замертво. Охотник ударил еще раз. Но похоже, второго удара и не нужно было. Зверь уже испустил дух.
Отдышавшись, Арыстан снял капкан, повесил его на сучок рядом росшего дерева. Вначале он подумал туда же повесить и волка, чтобы под вечер не таскаться с тяжелой ношей. Но с таким трудом добытого зверя оставлять в лесу не хотелось — не каждый день он попадается. Для любого охотника это завидный трофей. И Арыстан перетащил тушу волка туда, где оставил кобылу. Попытался переложить зверя на ее спину, но животное захрапело, встало на дыбы. «Ну, милая, не бойся, он же мертвый», — тщетно уговаривал ее охотник. Пришлось вытащить из дорожной сумки топорик, смастерить из ветвей березы волокушу. Погрузив на нее добычу, Арыстан привязал волокушу к седлу. Пока возился с ней, наступила ночь, в морозном небе ярко сверкали звезды. Когда он, наконец, сел в седло, почувствовал, что его трясет от холода, жуткий озноб сковывал тело. К полуночи впереди тускло засветились редкими огоньками избы, ветер донес лай собак. Арыстан еле добрался домой и, едва переступив порог, свалился со словами: «Ой, мне тяжело, байбише, помоги раздеться!». Он весь горел, грудь сжимало, дыхание стало прерывистым. Вызванная на следующий день фельдшерица, прослушав легкие, поставила диагноз: «Двухсторонняя пневмония», сделала укол, дала какие-то лекарства. Но с каждым днем состояние больного ухудшалось…
Высокая температура держалась на протяжении шести дней и ночей. Видимо, Арыстан почувствовал, что смерть стоит уже за плечами, и девятого числа того месяца, на заре он позвал к себе жену, взял ее руку, положил себе на грудь и еле слышным, слабым голосом сказал: «Единственная опора моя, Бальтай, я благодарен тебе и на том, и на этом свете. Ты подарила мне четырнадцать детей. Девять из них давно лежат в сырой земле, лишь пятеро — в твоих объятьях. Будь им ангелом-хранителем. Двигателем нынешней жизни является не имущество, не богатство, а лишь — знание, если надо, продай единственную нашу кобылу и даже корову, непременно дай доучиться Евнею. Если он получит хорошее образование, за собой потянет всех своих братьев. Запомни это и обещай мне, что так и сделаешь. Тогда я буду лежать в сырой земле спокойно. Прощай, моя милая, суженая Аллахом», — сказав это, перед восходом солнца он навсегда закрыл глаза.
Арыстану было всего пятьдесят семь лет. Едва появившись на свет, он начал борьбу за существование, пережив немало черных дней и горьких утрат, он одолел бедность, но никогда досыта не ел, волей и трудами победив очередную преграду, тут же натыкался на следующую. Неукротимая его душа не знала покоя, и потому раньше времени износившееся его сердце, не выдержав переутомления и простуды, перестало биться.