Евней Букетов

Будто бы на крыльях он помчался на север, в родной аул. Близкие очень соскучились по нему, Евней уже не был в родных местах два года, в последний раз он приезжал сюда на отдых после окончания четвертого курса. Тогда прожил здесь целый месяц. На этот раз он приехал не один, а со своей избранницей, молодой женой Зубайрой. Она тоже закончила в тот год КазГМИ, получила диплом инженера-металлурга. Для всех родственников это была великая радость.

Вернувшись из Алматы, Камзабай восторженно рассказывал о снохе, расхваливал ее кроткий нрав, веселый, мягкий характер, умение вкусно готовить разные кушанья. Но все же старшие Букетовы высказывали опасение: «Этот наш баламут Камзабай, молодой же еще, раз его хорошо встретили там, в Алматы, наверное, оттого так и поет. Она училась среди русских в далекой Москау, вовсе забыла наши казахские обычаи. Ее воспитывали по-русски (жена Н. Д. Ондасынова была — русская, звали ее — Валентина Васильевна), значит, у нее не наш, казахский, характер; тем более дядя ее — недосягаемый для нас, большой шенеушк[33]

; будет ли она признавать нас, неотесанных аульных стариков и все еще бедствующих сыновей несчастной Бальтай?..»

К тому времени семья Арыстана жила в райцентре в селе Марьевка, где Камзабай работал. Погостив у матери неделю, молодожены поехали к брату отца — Маутаю в Баганаты. Девяностотрехлетняя бабушка Кенжетай в начале года скончалась, пережив мужа на пятьдесят лет.

Зубайра понравилась всем, даже крайне щепетильным аульным старушкам: ее лицо светилось добротой, лучистый взгляд карих глаз, румяные щеки — все дышало свежестью юности. Она была всегда предупредительна и учтива, в присутствии старших не садилась, пока сами взрослые кивком головы не разрешали ей сесть; ко всем старшим обращалась со словами «ага», «ата», «апа», а младших Букетовых называла ласкательными именами.

Все родственники, жившие в ауле Баганаты, по обычаю должны были показать молодой снохе свой дом, поэтому молодоженов ежедневно звали в гости. Светски воспитанная сноха и в гостях вела себя безукоризненно, так что никто не смог ее ни в чем упрекнуть.

— Как жаль, что не дожил бедный Арыстан до этих дней! — вздыхали родственники. — Его заветной мечтой было породниться с хорошим человеком и увидеть в своем доме вот такую милую и благонравную невестку; а он, человек от роду мудрый, видимо, сердцем чувствовал появление этого доброго создания… Молодец наш Евнейжан, как две капли воды похож на своего покойного отца и ростом, и лицом, и здравым умом. Корень от корня знаменитого Алыпкаша-батыра. Ни в Алматы, ни в Кызылжаре он не стал искать себе спутницу жизни, аж из далекой Москау вызвал ее к себе!.. Эх, поехать бы нам, троим-четверым старикам, к почтенному Нуреке, который вырастил для нас такой степной цветок, такую невестку-красу, сесть у него на самом почетном месте, посреди дорогого персидского ковра, лежащего на блестящем, как зеркало, полу. Погостить бы дней десять, чтобы все знали и видели, что мы — для него сваты. Не церемонясь, иногда поднимать край дорогого ковра, чтобы выплюнуть остатки насыбая… Этот безалаберный Камзабай, когда его позвал государственный человек к себе в гости, не смог в многолюдной Алматы найти ни одного достойного аксакала из нашего рода, прихватил бы с собой хотя бы пару таких, вроде нас, стариков и айда на дастархан… Почтенный Нуртас, сын Дандибая — большой чин в республике, у него дома бесплатно показывают кино, какое хочешь, а нас принял бы достойно. Что возьмешь с бедного парнишки Камзабая, молодо-зелено… Ах, жаль!..

— Ау, тяжелый женский труд всегда вознаграждается Аллахом, ведь бедняжка Бальтай всю жизнь маялась, чтобы вывести в люди своих пятерых сирот. Помяните мои слова: ее сноха будет опорой всем ее сыновьям, чует мое сердце, — рассуждал другой родич, восхваляя Зубайру.

То лето для Букетовского рода, а он насчитывал в Октябрьском районе уже более десяти шаныраков, было необычно радостным, почти праздничным. «В ауле жизнь стала веселее, чем раньше. Проблемы насущного были почти решены, и люди теперь были полны дум о многом таком, что возвысило бы их завтрашнее над сегодняшним. И у нас в семье наступило время достатка. Младший брат повзрослел, стал серьезным джигитом, и все младшие братишки неплохо учились и их условия жизни тоже начали нормализовываться…» — писал автор «Шести писем другу».

Когда наступила пора сенокоса, у Евнея раззуделось плечо: он захотел, как в юности, выйти в степь с острой, сверкающей в утренней росистой траве косой. Дядя Ибрай запряг свою кобылу с жеребенком, и вдвоем с Евнеем они отправились в пойму реки, где стояли высокие травы.

Евней БУКЕТОВ. «Шесть писем другу»: