Гонорию и Аталариху потребовалось много недель, чтобы добраться до Иордании; значительную часть этого времени отняла бюрократия, которая требовалась для управления делами восточной империи. Каждый чиновник, с которым они встречались, оказывался весьма подозрительным по отношению к визитёрам из раздробленных остатков западной империи — даже к Гонорию, человеку, чей отец в своё время был сенатором в самом Риме.
Аталарих добровольно взял на себя обязанность заботиться о Гонории.
У старика когда-то был сын — друг детства Аталариха. Но Гонорий взял свою семью вместе с Аталарихом на религиозный праздник в Толосе, на юге Галлии. Их группу остановили бандиты. Аталарих никогда не забыл своё чувство беспомощности, когда он, сам ещё мальчик, смотрел, как бандиты избивали Гонория, унижали его дочерей — и так легкомысленно убили храброго маленького мальчика, который попытался прийти на помощь своим сёстрам.
В тот бедственный день что-то оборвалось внутри Гонория. Он словно решил уйти от мира, в котором сыновьям сенаторов требовалось покровительство знати готов, а бандиты свободно бродили по просторам бывших римских провинций. Хотя Гонорий никогда не пренебрегал своими гражданскими и семейными обязанностями, его всё больше и больше поглощало изучением реликвий прошлого, таинственных костей и артефактов, которые рассказывали об исчезнувшем мире, населённом великанами и чудовищами.
Тем временем Аталарих проявлял всё более глубокую преданность старому Гонорию — он словно заменил собою того погибшего сына — и был доволен, хотя и не удивлён, когда его собственный отец согласился, чтобы он на законных основаниях стал учеником Гонория.
История Гонория была лишь одной из множества похожих маленьких трагедий, которые породили огромные, непримиримые исторические силы, преобразующие Европу. Могущественная политическая, военная и экономическая конструкция, выстроенная римлянами, существовала уже тысячу лет. Когда-то она раскинулась по Европе, Северной Африке и Азии: римские солдаты вступали в стычки с жителями Шотландии на западе и с китайцами на востоке. Империя процветала за счёт собственного расширения, которое приносило триумф честолюбивым военачальникам, прибыль торговцам, и было готовым источником рабов.
Но, когда дальнейшее расширение стало невозможным, системе стало невозможно поддерживать себя.
Была достигнута точка сокращения доходов, когда каждый денарий, собранный в виде налогов, вкладывался в административное обслуживание и в военных. Империя становилась всё более и более сложной и бюрократической — и тем самым ещё более дорогой в работе — а имущественное неравенство приобрело гротескные формы. К времени правления Нерона в первом веке н. э. вся земля от Рейна до Евфрата принадлежала всего лишь двум тысячам богатых до неприличия индивидуумов. Уклонение от налогов среди богачей вошло в привычку, а постоянно увеличивающаяся стоимость поддержания существования империи легла ещё более тяжким бременем на бедных. Старый средний класс, некогда бывший главной опорой империи, сокращался, был обескровлен налогами и испытывал давление и сверху, и снизу. Империя поглощала себя изнутри.
Так случалось и прежде. Великая индоевропейская экспансия породила много цивилизаций, высокоразвитых и отсталых. Великие города уже были похоронены в пыли истории, всеми забытые.
Хотя запад был родоначальником расширявшейся империи, восток в конечном счёте стал её центром притяжения. Египет производил втрое больше зерна по сравнению с самой богатой провинцией на западе Африки. И когда длинные западные границы страдали от нападений охочих до чужих земель германцев, гуннов и прочих, восток выглядел центром значительной стабильности. Постоянная утечка ресурсов с востока на запад породила непрерывно возрастающую политическую и экономическую напряжённость. Наконец, за восемьдесят лет до визита Гонория в Рим раскол между двумя половинами старой империи стал окончательным. После этого быстро наступил крах запада.
В Константинополе по-прежнему использовали римские законы, а государственным языком осталась латынь. Но, как убедился Аталарих, с местной бюрократией было сложно работать, порядки были запутанными, и в целом она была ближе к