— Простите моё плохое образование, — мягко сказал он. — Насколько я помню историю Персии,
Папак плавно повернулся к нему.
— Не преступник, господин. Мятежный жрец — да. Человек принципа — да. Жизнь Папака была нелегка, его выбор был труден, а карьера — благородна. Я горжусь тем, что ношу его славное имя. Не хочешь ли сравнить полноту наших родословных? Твои предки-германцы гонялись за свиньями в северных лесах…
— Господа, давайте, сразу перейдём к основному вопросу, — предложил Гонорий.
— Да, — подхватил Аталарих. —
Гонорий положил ладонь на его руку, пробуя его успокоить. Но Аталарих мог ощущать, как он напрягся, ожидая от Папака ответа.
Аталарих ждал этого почти наверняка: перс вздохнул и развёл руками.
— Я обещал, что мой скиф встретится с вами здесь, в самом Риме. Но скиф — это человек из восточной пустыни. И именно поэтому с ним так трудно вести дела. Но то, что он не привязан корнями к одному месту — это и есть та причина, по которой скиф так полезен.
Папак с сожалением потирал свой мясистый нос.
— В эти неважные времена путешествие с востока не так уж и безопасно, как было когда-то. И скиф отказался…
К досаде Аталариха, уловка сработала.
— Так было всегда, — сочувственно ответил Гонорий. — Всегда было проще иметь дело с фермерами. Нормальную войну можно вести лишь с теми, кто владеет землёй; если сделка заключена, все понимают значение соглашений. Но кочевники — это более крепкий орешек для нас. Как можно покорить человека, если он даже не понимает смысла этого слова?
— Между нами была договорённость, — вмешался Аталарих. — Мы вступили с тобой в долгую переписку, когда получили твой каталог диковинок. Мы путешествовали через всю Европу, чтобы встретить этого человека, понесли большие расходы и подвергались нешуточным опасностям. Позволь напомнить тебе, что мы уже отдали тебе половину платы, о которой договаривались. И теперь ты подводишь нас.
Аталарих, вопреки себе, был впечатлён картиной уязвлённой гордости Папака — раздувающиеся ноздри, потемневшие щёки.
— Моя репутация зарекомендовала себя по всему континенту. Даже в эти трудные дни осталось много таких, как вы сами, господин Гонорий, знатоков костей героев и зверей прошлого. Эта традиция существовала тысячу лет по всей старой империи. И если бы мне пришлось выявить обман…
Гонорий заговорил умиротворяющим голосом.
— Аталарих, пожалуйста. Я уверен, что наш новый друг не хотел нас обмануть.
— Это так замечательно, что просто поразительно, — с трудом вымолвил Аталарих. — Стоило нам встретиться, и ваши обещания испаряются, словно утренняя роса.
— Я не намереваюсь изменять своему слову, — гордо произнёс Папак. — Скиф — это человек, с которым трудно говорить. Я не могу доставить его, как амфору вина, хотя сильно сожалею о том, что случилось.
—
— Могу предложить компромисс.
Голос Гонория звучал обнадеживающе:
— Вот, видишь, Аталарих, я знал, что всё складывается к лучшему, если вооружиться терпением и верой.
Папак вздохнул.
— Боюсь, что вам потребуется продолжить путешествие…
— И расходы? — с подозрением спросил Аталарих.
— Скиф встретит вас в достаточно дальнем городе: в древней Петре.
— Ах, — сказал Гонорий, и почувствовал, что его жизнь стала ещё чуть-чуть короче.
Аталарих знал, что Петра находилась в Иордании — на земле, которая по-прежнему находилась под защитой императора Флавия Зенона, правившего в Константинополе. В такие времена, как эти, Петра была словно в другом мире. Аталарих взял Гонория за руку.
— Достаточно, господин. Он плутует, как лавочник. Он просто пробует затянуть нас поглубже в…
Гонорий зашептал:
— Когда я был ребёнком, мой отец держал лавку перед нашей виллой. Мы продавали сыр, яйца и другие продукты с ферм, и покупали и продавали диковинки по всей империи и за границей. Именно так я приобрёл интерес к старине, и ещё нюх в делах. Я стар, но всё же я вовсе не дурак, Аталарих! Я уверен, что в этой ситуации Папак чует больше прибыли для себя — и всё же я не думаю, что он лжёт насчёт самого главного.
Аталарих потерял терпение.
— Дома нас ждёт полно работы. Бултыхаться через весь океан ради горстки старых сгнивших костей…
Но Гонорий уже повернулся к Папаку.
—
По лицу Папака растянулась широкая улыбка. Аталарих заглядывал ему в глаза, пробуя оценить его честность.