Эволюция красоты.

Согласно гипотезе Дарвина, эволюция сенсорного оценочного восприятия и выбора дала начало новому эволюционному фактору: способность организмов к индивидуальным оценкам сама по себе сделалась движителем эволюционного процесса. Эстетическая эволюция подразумевает, что животные сами являются эстетическими агентами, играющими активную роль в собственной эволюции. Разумеется, этот факт никак не вписывался в мировоззрение уоллесовского «Ежа», твердо убежденного, что сила идеи естественного отбора заключается в ее абсолютной достаточности – способности объяснить все без исключения. И здесь, боюсь, мне придется еще раз процитировать «Гамлета»: «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости…»

В одной из своих книг Ричард Докинз представил эволюцию путем естественного отбора в образе «слепого часовщика» – безликой и неумолимо безжалостной силы, создающей функциональные модели организмов на основе изменчивости, наследственности и разной способности к выживанию. Да, такая аналогия совершенно уместна. Но поскольку естественный отбор – не единственный источник преобразований органического мира, как первым из всех обнаружил Дарвин, то аналогия Докинза оказывается неполной; она описывает лишь часть эволюционного процесса, происходящего в природе. Слепой часовщик не может взглянуть на природу и увидеть все то, чего он сам не создавал, а потому и не может объяснить. Природа же в ходе эволюции обрела собственные глаза, носы и уши, а также когнитивные механизмы для обработки и оценки всевозможных сенсорных сигналов. Мириады организмов научились использовать свои органы чувств для того, чтобы делать сексуальный, социальный или экологический выбор. И хотя сами животные не сознают своей великой роли, они тем не менее стали своими собственными

творцами. При этом же они вовсе не слепы. Эстетический выбор полового партнера породил новый тип эволюции, который нельзя ни приравнивать к естественному отбору, ни считать его разновидностью последнего. Концепция эстетического выбора является центральным ядром дарвиновской эстетики и остается революционной идеей и по сей день.

Эстетический взгляд на жизнь открывает новые пути, по которым эволюционная биология не могла двигаться, отказываясь признавать индивидуальные организмы как факторы эстетической трансформации. Так, мы видим, что научное изучение сексуальности по большей части отличалось изрядной робостью в плане привлечения к анализу субъективных ощущений сексуального влечения и наслаждения, в особенности когда дело касалось женского наслаждения. Симптомом этой робости является необычайно долгий срок, в течение которого биологи-эволюционисты избегали рассматривать сексуальное наслаждение и влечение в совокупности. По причине того что они отвергли дарвиновский эстетический взгляд на выбор половых партнеров, им пришлось объяснять эти мощные субъективные переживания как всего лишь вторичные следствия естественного отбора.

К сожалению, боязливое исключение наслаждения из науки о сексуальности является закономерным следствием современного представления о научной объективности – то есть того, что составляет самую суть науки. Идея о том, что животные с их субъективными предпочтениями являются активными факторами эстетической эволюции, была воспринята как ненаучный антропоморфизм. Научная «объективность» в ее нынешней форме требует, чтобы мы полностью игнорировали субъективные переживания животных, не принимая их в расчет. Брачное поведение и размножение животных стало принято объяснять адаптивными теориями, лишенными всякой гедонистической составляющей, причем эти же теории были сочтены пригодными и для объяснения эволюции человеческой сексуальности. Сексуальное наслаждение было не только изгнано из любых научных построений в качестве действующего фактора; его сочли недостойным рассмотрения даже в качестве предмета

научного изучения. Результатом стала охватившая несколько поколений ученых антиэстетическая биология секса, к которой можно отнести и принцип гандикапа Захави, и объясняющую женский оргазм теорию «всасывания», и прочие концепции, полностью отвергающие либо игнорирующие значимость субъективного удовольствия от секса.

Боязнь ввести сексуальное наслаждение в сферу научного изучения во многом сохраняется и в наши дни. В результате мы имеем выхолощенную, стерилизованную науку, не располагающую ни рабочими теориями, ни соответствующей терминологией, чтобы продуктивно изучать роль сексуального наслаждения в природе и в человеческом обществе.