Эволюция на пальцах

Живые системы периодически выжирают среду вокруг себя и либо приходят в угнетённое, гибельное состояние, либо в них появляется нечто более сложно организованное, способное существовать в новых условиях, и властно вытесняет старые модели существования. Причем эта новая, более совершенная конструкция рождается уже в недрах «старого мира». Она возникает, когда старый мир процветает и, я бы даже сказал, бесится с жиру, расходуя огромные свои ресурсы, ещё далеко не исчерпанные, на разнообразные вычурности. Пока всё работает по старой схеме, эти вычурности существуют где-то на задворках. Они излишни в процветающем мире и существуют от его щедрот. Но когда условия гибельно меняются и старые способы существования перестают работать, на обломках старого мира выживает какая-нибудь из множества этих вычурностей. Одна. Самая эффективная в новых условиях, достаточно сложная, чтобы в них выжить. Она заполняет собой новую экологическую нишу и постепенно выжирает её. После этого цикл повторяется.

Роль такой избыточной сложности в прежние века играли, например, люди искусства или науки, которых содержали от щедрот своих меценаты аграрного мира. Именно новые смыслы и идеи, разработанные этими, казалось бы, не нужными в аграрном мире людьми, понадобились позже, когда цивилизация, исчерпав аграрность, вступила в эпоху научно-технической революции.

Зачем средневековые правители и богатеи содержали художников и поэтов? Зачем герцог Чезаре Борджиа содержал при своём дворе талантливого механика и изобретателя Леонардо да Винчи? Да просто так. Ему нравилось то, что Леонардо делает. Сильные мира сего запросто могли обойтись без придворных алхимиков, механиков, художников и звездочётов. Но если денег хватает, почему не позволить себе такие развлечения? Избыточный ресурс — богатство притягивает к себе излишества. и разнообразие.

Четвёртый закон эволюции — закон иерархических компенсаций. Этот закон открыт учёным-кибернетиком Е. А. Седовым и назван его именем. Если его сформулировать на понятном каждому языке, то получится так: внутреннее усложнение системы сопровождается её внешним упрощением. Или так: разнообразие на верхнем уровне системы растёт, а на нижнем уменьшается.

Никто, наверное, не будет спорить, что телега и карета намного проще по устройству, чем современный легковой автомобиль с его электроникой, высокотехнологичной резиной, аварийными подушками, системами активного торможения, удержания курса и пассивной безопасности. При этом внешне многие легковушки так напоминают друг друга, что некоторые граждане не могут отличить одну модель от другой. Их внешние формы заданы законами физики, точнее, аэродинамики — скоростные машины должны быть обтекаемыми для экономии топлива. Вот они все и напоминают обмылки. А кареты, не ограниченные аэродинамикой, имели столько вариантов форм, размеров и украшений, что просто диву даёшься! То есть с одной стороны — разнообразные примитивные и тихоходные кареты, с другой — внешне однообразная внутренняя сложность современного автомобиля.

Можно привести в пример и людей. Какое изобилие национальных нарядов, этнической музыки и диковинных обычаев было на Земле ещё совсем недавно! Этнографы прошлого, рассказывая о том или ином народе, описывали его традиционные одежды как нечто, присущее этому народу словно бы от природы.

Человеческий мир был пёстр.

А что сейчас? Если не брать мелкие отсталые народности, всё человеческое многообразие нынче сузилось до человека современного, носящего интернациональный костюм с галстуком на работе и футболку с шортами в отпуске. Современный горожанин одинаков и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Пекине, и в Москве, и в Лондоне, и в Бомбее. Он ездит на «обмылке» или на метро в свой офис, сидит там за компьютером, ест давно уже не итальянскую, а всенародную пиццу (суши, фахитос или любую другую еду, когда-то национальную традиционную, а теперь ставшую просто международной едой на любителя). Его компьютер сделан в Тайване, компьютерная программа в Америке, машина в Японии или Германии, одежда пошита в Китае. Он слушает англоязычные песни, смотрит голливудские фильмы. Житель современной Москвы больше похож на жителя Нью-Йорка, чем на своего согражданина, который в далекой провинции ведет традиционное хозяйство — например, пасёт скот в какой-нибудь Бурятии.