Эволюция на пальцах

Почему же качели так нравятся именно детям? Потому что дети ближе к животным, чем «очеловеченные» взрослые, уже прошедшие воспитание и социализацию. Собственно говоря, дети и рождаются животными. Если бы не воспитание, они так и остались бы дикими бессловесными зверями, как Маугли, выращенный волками.

А почему дети любят ползать под столами (особенно когда приходят гости!), любят забиваться в большие коробки, обожают строить шалаши, их тянет к дуплам, пещерам? Потому что у многих приматов есть врожденные программы строительства гнезда. Никуда не делись эти древние программы и у нас. Они дремлют в глубинах мозга, проявляя себя таким вот образом.

Дайте грудному младенцу два пальца, он их крепко обхватит ручонками. Можете его теперь смело поднимать в воздух — он удержится! Миллионы лет его животные предки с самого рождения висели на маме, вцепившись в её шерсть. Давно уже у наших самок нет шерсти, а способность младенца висеть, держась за руки, осталась.

Никуда не делась и древняя потребность малыша на прогулке уцепиться за мамин хвост — так безопаснее. Хвоста у мамы давно уже нет, но желание ребенка ухватиться за что-то сохранилось. Поэтому, кстати, дети лучше засыпают с игрушками: они пушистые и мягкие, какой и должна быть настоящая обезьянья мама — сразу срабатывает программа успокоения.

Если экспериментатор в лаборатории забирает маму у маленькой обезьянки, та впадает в ужас, кричит и инстинктивно вцепляется в шерсть — в свою собственную, поскольку маму-то уже уволокли, а инстинкт «вцепиться» срабатывает. У человека роскошной обезьяньей шкуры нет, поэтому он в стрессовых ситуациях вцепляется в ту шерсть, что осталась — в волосы. Отсюда поговорка «рвать на себе волосы».

А почему дети любят делать всякие «секреты», отчего карманы у них всегда полны всякой всячины? Почему люди, спокойно бредущие по берегу моря, осматривают берег, иногда вдруг нагибаются, рассматривают найденное, бросают?.. Это древний инстинкт собирателя. Когда-то тысячи и тысячи лет назад наши дикие предки жили у побережий, где на мелководье можно было насобирать моллюсков, поймать краба. Эта околоводная жизнь за тысячи лет удлинила нам ноги, сделав ступню «наступательной», а не «хватательной», как у прочих обезьян, лишила нас шерсти, изменила форму носа на удобную для ныряния. С тех пор у нас остались и поведенческие следы, помимо вышеупомянутых инстинктов собирателя: морепродукты, например, до сих пор считаются деликатесами, мы любим селиться и отдыхать у большой воды, купаться. Человеческие младенцы практически с рождения готовы нырять и плавать, и, кстати, учить плавать человека проще всего именно в младенческом возрасте.

Но если отвлечься от мелких привычек и навыков, то мы с удивлением обнаружим, что даже чувства, которые мы привыкли считать высокими, тоже имеют животное происхождение. Например, любовь к родине. Приматы — существа территориальные. Вообще, территориальность характерна не только для приматов, ощущение причастности к своему ареалу — это признак, охватывающий целые группы видов. Любое территориальное животное защищает свою территорию, и люди — не исключение, просто у нас эта «конфетка» завернута в фантик высокопарных слов.

Любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя не правым, поскольку чужая территория помечена чужими запахами и следами. Это его сковывает, и потому в животном мире чужака (даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. У людей порой это принимает забавные формы. Например, спортивная статистика отмечает, что гости чемпионатов чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. Можно пытаться объяснить это как угодно — непривычная обстановка, чужие болельщики, долгий перелет, от которого за неделю не успели отдохнуть. но глубинная причина одна: на чужом поле играть неловко, неудобно, дискомфортно. Объяснять этот дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри. Инстинкт тем и отличается, что воздействует, минуя разум. А человеку уже постфактум остается чесать репу и пытаться объяснить самому себе: почему же я так поступил? Он даже не догадывается, какая миллионолетняя программа в нем в данный момент сработала.

Кстати, о войне, раз уж речь зашла. Вы знаете, как воюют павианы и другие обезьяны, живущие в саванне? В походном строю стадо павианов соблюдает тот же предбоевой порядок, что древняя человеческая пехота. В центре идут доминантные самцы — вожаки стада. Впереди боевой авангард — субдоминантные особи, молодые самцы, расходный материал войны. Сзади — арьергардное прикрытие из самцов третьего ранга, послабее — на всякий случай. Если местность пересеченная, плохо просматривается, с двух сторон может быть еще два небольших отряда флангового прикрытия.