Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Гёльдерлин обратился к Христу как к «единственному» и постепенно удалился от мира – совсем как удалился Христос, чтобы воссесть одесную Бога-Отца:

Тих Его знакНа громогласном небе. Некто стоит под ним

Всю свою жизнь. Ибо живет еще Христос454.

В слове «боги» прописная «Б» начала вытеснять строчную. Ученые без конца теоретизируют о том, кому присягал на верность Гёльдерлин, о его нестандартном христианстве, его языческих томлениях. Жан-Люк Марион, феноменолог, теолог, в прошлом ученик Жака Деррида, вопрошал: «Почему бы не допустить, что Гёльдерлин способен научить нас большему относительно христианства, чем та идея христианства, которую мы образовали в себе? И наоборот, почему бы не допустить, что христианская тайна способна научить нас большему относительно Гёльдерлина, чем наша полемическая убежденность?» Марион подразумевал «явные» исповедания христианской веры в нескольких письмах Гёльдерлина, а также его «удивительное заявление», которое передает Вильгельм Вайблингер: «Я вот-вот сделаюсь католиком»455. Из уст человека типа Гёльдерлина – кого-то, кто учился в протестантской семинарии и тяготел к пиетизму, – заявление удивительное.

Христос – выход из замкнутого круга, стрелка, указывающая вверх, а не на нескончаемый кольцевой маршрут, но этот путь пролегает через молчание и самоотдаление. Финальная догадка Жирара была теологическим истолкованием: «В отношение с божественным можно войти только при наличии дистанции с ним; для этого нам нужен Посредник, и этот Посредник – Иисус Христос»456. «Нам следует подражать не Отцу, а Сыну – и вместе с ним кануть в забвение; это испытание, через которое нужно пройти»457

. Только «позитивное» подражание, заключил он, позволяет нам держать правильную дистанцию между собой и божественным. «Подражать Христу – значит делать все возможное для того, чтобы не дать никому подражать себе, – написал он. – Подражать Христу – значит не дать развиться никакому соперничеству, представить божество как Отца и установить с ним дистанцию»458. Это решение, это подражание превращает устремление к крайности в его полную противоположность – в то, что приведет нас на порог Царствия Божия, если мы решимся отказаться от своих «рационалистических замашек», как пишет Жирар. Но вторжение Царствия в наш мир выглядит пугающе. Возможно, поэтому в стихах Гёльдерлина столько молний и раскатов грома.

Разумеется, Гёльдерлин не первый и не последний, кто размышлял о том, не оставил ли Бог вселенную на произвол судьбы. Многие писатели и философы – от Эсхила до Симоны Вейль с ее радикальным нонкомформизмом (Жирар, кстати, ею восхищался) – полагали, что мы можем познать божественное лишь в страданиях и унижениях. Когда ты уверен, что даже Бог тебя оставил, божественное может завладеть твоей душой. Позиция Вейль служит своего рода страховкой от пошлости, особенно когда она, как и Гёльдерлин, настаивает, что важно держаться поодаль («Дистанция – душа красоты», говоря словами самой Вейль). Поэт и нобелевский лауреат Чеслав Милош дополнил своим смысловым слоем фразу Вейль, которую часто повторял: «В этих словах Симоны Вейль выражена старая истина: только если дистанцироваться в пространстве или во времени, реальность очищается. Наши текущие заботы, застившие нам глаза и мешавшие замечать изящество обыденных вещей, развеиваются, и, когда оглядываешься назад, взор различает эти вещи в самых мельчайших подробностях. Дистанция, создаваемая ходом времени, – вот сердцевина произведений Марселя Пруста»459. Точно так же Данте, измученный глубоко миметическими по характеру распрями и насилием Флоренции, удрученный изгнанник в отдаленной Равенне, мнил родной город далеким бриллиантом, правда попавшим в грязные руки; глядя именно с такого ракурса, Данте создал один из величайших мировых шедевров.

Жирар неоднократно черпает мысли из озадачивающего начала лучшего стихотворения Гёльдерлина «Патмос» (его апокалиптическое название весьма уместно в этом контексте):

Близок есть,И с трудом постижим Бог.Но там, где опасность, растетИ спасительное460

.

Или ниже, в том же стихотворении:

Да, слишком, слишком долгоНевидима небесная благодать.

Это молчание небес проходит красной нитью через многие стихи Гёльдерлина – и это не влияние дионисийского томления, а что-то более аскетическое и более труднопостижимое, напоминающее о словах апостола Павла: «А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим 5:20). Отголоски этой загадочной темы звучат и в других пассажах более поздних од Гёльдерлина: