Эворон

Самое интересное — встречать новеньких. Едут, едут в Эворон люди, а весной ударный комсомольский отряд надо ждать, Сухорадо говорил на собрании (Таня протокол вела) — целых триста человек из Москвы. Из самой Москвы! — замирает танино сердце. Выросла она в поселке Кавалерове, в Сихотэ-Алине, и столицу видела только по телевизору.

Весной хлопот прибавится — аэропорт начнут расширять, строить взлетно-посадочную для ИЛ-14.

Сегодня новеньких немного. По откидной лесенке из вертолета спрыгнул на снег парень с гитарой и рюкзаком — до смешного похожий на того, что уезжал, они даже переглянулись, еще трое девчат с допотопными сундучками («опять крестьян несет» — снисходительно отметила Таня), последняя девушка помогла сойти старенькой бабке с котомкой, в бархатной, домашнего пошива шубейке. Куликова приняла почту и посылки, провела посадку, оформила документы — кудрявый пилот Дудин стоял рядом и по обыкновению:

— Куликова, в последний раз предлагаю — сжигай мосты!

— Сашенька, ты же рыжий!

— Оскорбляешь…

— Кольцо обручальное хоть сними.

Завертелись, набирая обороты, лопасти, полетела, запорошила Таню поднятая ветром поземка — и снова тишина на краю вырубки, только поскрипывает в вышине флюгер. Куликова зябко поежилась в своем накинутом поверх кителя на плечи пуховом платке, заторопилась назад.

— Доченька, как до города добраться? — окликнула ее в домике старушка с котомкой.

— Города? Нету здесь города, бабушка!

— Эворон-то…

— Был бы это город! Вы к кому приехали, бабуся?

— А вот, погляди, на бумажке адрес начертан.

Таня поглядела.

— В управление вам надо. Посидите, погляжу на улице попутчиков…

На улице укладывал в сани мешки и посылки Толька Бобриков — попросили подменить заболевшего почтового работника.

— Ага, ты еще здесь! Подожди, пассажир один для тебя нашелся.

— Какого пола? — спросил Толька.

— Успокойся, женского…

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Горошек провалялся в общежитии десять дней.

Потом пришла медсестра и повязку с ноги сняли. Прихрамывая, он выбрался из общежития и заковылял по поселку на свою строительную площадку.

Фундамент здесь уже был готов, бригада закончила проходные каналы, оборудовала подвал — завершила так называемый нулевой цикл, закладку дома до первого этажа. Впрочем, когда произносилось это слово — «дом», все принимали его не слишком всерьез. Не верилось, что ежедневная, в общем-то простая работа — таскание кирпичей, песка, гравия, трамбовка, кладка перегородок в подвале — и есть сооружение самого настоящего здания, где будут жить люди. Дома пока еще не было видно.

Настроение резко изменилось накануне возвращения Горошка. После того как Степан Дмитриевич Бузулук натянул на колышках бечеву вдоль фундамента, взял первый силикатный кирпич и уложил его на дымящуюся лепешку раствора.

— Класть строго по бечевке, просветы — как я учил, углы буду делать сам. Начинай, — скомандовал он.

Сережа, за ним Бельды, Греков, Бобриков, Русаков и другие каменщики, посмеиваясь, начали повторять действия Бузулука. Ряд за рядом, строчка за строчкой пепельный кирпич ложился на свое место, и к обеду Юра Греков вдруг заметил:

— Братцы, глядите, что делается — мне уже по грудь!

Они отошли в сторонку и как бы впервые увидели: стена, ровная, настоящая, почти чужая, уверенно поднялась почти на метр вдоль всей площадки! Недоверчиво переглянулись. Знакомый, изученный до мелочей за прошедшие недели пейзаж — присыпанные снегом сосновые стволы и сучья, горки кирпичей, ажурный кран — казался в соседстве с новой невысокой стеной совсем иным, непривычным. Стена была чужой, снова подумал Греков, но тут же взгляд его выхватил в третьем ряду выщербленный кирпич, который он хотел выбросить, но Бузулук остановил: «Крепкий кирпич, садовая голова, я тебе выброшу! Потом бетоном заровняешь…» Увидел этот кирпич — и обрадовался, стена стала «своей».

На следующий день она поднялась выше человеческого роста, бригада начала сколачивать первые леса. Смутное раньше недоверие сменилось сперва растерянностью, потом общей озабоченностью — в общежитии, на перерывах, только и говорили, что о своем доме. Теперь уже Степан Дмитриевич тайком посмеивался, глядя на «молодежь», — этот взрыв серьезности ему был хорошо известен, не одну бригаду вот так нянчил…

Разглядев Горошка, ребята замахали ему ушанками и рукавицами сверху, со своего второго этажа:

— Привет травматику!

Из четырехугольной дыры подъезда выскочил Неверов — курносый нос и выпуклые щеки пылают от мороза. Словно гладко выбритый Дед Мороз! Комбинезон чуть не вдвое шире Сережи. Горошек улыбнулся — не похож Сергей Павлович на работягу!

— А? — похлопал Сергей по кладке. — Получилось? То-то. Выпустили тебя на волю?

— Выпустили, — кивнул Горошек. — Куда мне сейчас?

— Сходи для начала в управление, получи премию, — ответил подошедший Бузулук. — А потом я тебя определю.

— Ладно.

Кассирша в бухгалтерии порылась в ведомостях, однако фамилии Горохова не нашла. Ну да, бригада уже получила, а вот вас нет здесь, молодой человек.

В обеденный перерыв Бузулук с Неверовым спустились в управление.