Эворон

— Пацан помнит, что он Неверов. Память дело хитрое, Зоя. Пусть помнит! А батей он меня и так зовет, тебя — матерью. Чего же еще?

Семья Кочетовкиных на заводе — семья уважаемая. Еще со времен войны трудится она в механическом цехе, муж — у станка, жена — кладовщицей. А потом и приемный сын потянулся к токарному делу, едва семилетку закончил…

Первое обстоятельство к тому — потрепанная брошюра выпуска 1944 года, найденная Сережей в ящике домашнего письменного стола. Называлась она «Победит».

Сережа не сразу понял, что означает название. Кто победит, кого?

Мальчишка начал с любопытством перелистывать пожелтевшую книжечку, отпечатанную на оберточной бумаге, и вдруг наткнулся на фамилию Кочетовкина. Брошюра рассказывала о бате — почему же он никогда о ней не упоминал?

Впервые узнал Сережа, что Иван Семенович, уйдя добровольцем на фронт, был тяжело ранен в ногу (а Сережа думал — ревматизм) и после госпиталя вернулся на завод, уже на Урал. Делал тогда завод снаряды и затворы для автоматов ППШ. Старались, писала брошюра, увеличить выпуск нужной фронту продукции, искали возможность повысить скорость резания металла.

Фронтовик Кочетовкин одним из первых взялся за скорость. Работать ему приходилось трудновато — после операции нога плохо сгибалась, плотники сколотили для Ивана Семеновича подставку, чтобы он не так уставал за станком. Кочетовкин начал с того, что попробовал увеличить количество оборотов шпинделя. Но скоро убедился, что резцы с пластинками из быстрорежущей стали не выдерживают повышения скоростей, сгорают. Когда-то, в первые годы индустриализации, быстрорежущая сталь свое дело сделала. Теперь нужны были другие скорости. На смену пришел созданный советскими учеными и технологами особо твердый сплав «победит».

На «победите» в начале войны работали уже передовые заводы и лучшие станочники страны. И успешнее всех — легендарный ударник фронтовых лет Николай Чикирев на станкозаводе имени Серго Орджоникидзе в Москве.

В конце 1942 года Кочетовкин попросил отпуск. Директор завода не сразу понял, о чем толкует токарь, люди совсем позабыли об отпусках.

— Отдохнуть? Ну конечно, — директор вспомнил о ранении Кочетовкина. — Как же я сам… Поезжай, поезжай. Давай подпишу заявление. Путевка нужна?

— Не требуется.

— Куда собрался, не секрет? К теплому солнышку? Не найдешь его — время зимнее…

— В Москву поеду. Путевки мне не надо, а вот если документ какой… Чтобы к Чикиреву пробиться.

Заснеженная столица встретила Кочетовкина молчаливыми темными улицами да блуждающими по небу прожекторами. Война уже была далеко, но столица продолжала жить по фронтовым законам. У вокзала высокого худого человека, тяжело опиравшегося на палку, остановил патруль.

— Куда путь держишь, товарищ?

— На завод Орджоникидзе. Не подскажете, как проехать?

— Не положено подсказывать. Должен сам знать.

— Не москвич я.

— Тогда пройдем в комендатуру. Там толком доложишься.

Две недели пробыл Кочетовкин на станкозаводе, учился резать металл «победитом» у Николая Чикирева. Здесь, в Москве, и Новый год встретил, хотя рассчитывал вернуться к празднику на Урал.

На всю жизнь остался этот Новый год в памяти и судьбе Кочетовкина, особенно — елочка новогодняя…

«Победит» обладал важной особенностью — сохранял режущую силу при очень высоких температурах, даже когда из-под резца шла раскаленная докрасна стружка. Вернувшись домой с запасом победитовых пластинок, Иван Семенович напаял одну из них на державку резца и запустил станок. 50 метров в минуту, 100, 150… Таких скоростей вращения шпинделя на Урале еще не знали. Когда скорость достигла 200 метров в минуту, начальник цеха посоветовал:

— Сбрось. Полетит резец…

Кочетовкин только поправил защитные очки на носу. В этот день он выполнил семь дневных норм на обработке корпусов снарядов.

Так Иван Семенович стал первым на своем заводе токарем-скоростником. В старой брошюре «Победит» нашел еще Сережа сложенный вчетверо листок — благодарность наркома Кочетовкину.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Было и второе обстоятельство.

— Мама, что вы мне с батей про больницу заливали?

— Словечки у тебя, Сережа…

— Да ладно…

— Не ладно, а чтоб больше не было!

— Рана у него, поняла!

— А ты откуда узнал?..

— Книжка вчера попалась одна.

— Батю не знаешь? Не велел тебе говорить. Узнал и помалкивай… Болит у него нога, что и делать — не знаю. Крепится. Предложили переходить на должность мастера, либо на сидячую работу в заводоуправление. Куда там! Я рабочий, говорит, из меня начальник не получится и не хочу. Не уйду из цеха. И то правда: как он будет без станка?

Несколько дней спустя, когда Сережа уже спал, на кухне произошел такой разговор.

— Слышь, Зоя, — шепотом говорил Иван Семенович, — Сережка со мной беседу имел. На завод просится…

— Что ты, рано ему, не война! А школа как?

— Вечернюю, говорит, закончу…

— Не допущу я! Пацан еще, соседи засмеют. Добро бы нужда какая, на жизнь не хватало… Да и тебя в мастера прочат, надбавка будет…

— Боком вылезет мне эта надбавка, Зоя…

— Болтаешь, не знаю что!

— Отступного дают.