Евпраксия

Говорили о семье императора. Лотта откровенничала:

— Аббатиса Адельгейда у них святоша. Правда, ходят слухи, что, когда была в девушках, обожала гульнуть и повеселиться, но сказать точно не могу, не знаю.

А другая сестрица Генриха, младшая, Юдита, та была похлеще портовой шлюхи. Уверяю вас. Страшная блудница. Будучи уже обрученной с принцем из Венгрии, изменяла ему с пажами. Сбагрили к мадьярам с глаз долой. Третью же сестричку выдали за Фридриха Бюренского. Эта самая ушлая. Муженька прибрала к рукам и мечтает видеть своих наследников на германском престоле. Только вряд ли получится: ведь у Генриха двое сыновей и наверняка от вас кто-нибудь родится — будет кому сесть на имперский трон...

Евпраксия с интересом открывала для себя неизвестные стороны своего окружения, окуналась в мир дворцовых интриг. А в один из декабрьских дней, греясь у камина, услыхала реплику, как бы невзначай брошенную Берсвордт, и невольно вздрогнула. Кам-мерфрау, вороша кочергой тлеющие угли, процедила сквозь зубы: «Все невзгоды оттого происходят, что обожествляем каббалистический знак... Ничего, Рупрехт нас наставит на путь истинный». И при этом накидка на голове у придворной дамы непонятным образом дыбилась, словно бы под ней были рожки.

— Что? О чем вы? — испугалась императрица. — О каком знаке говорите? И при чем тут Рупрехт?

— Ни при чем, ни при чем, — попыталась вывернуться та. — Это страшная тайна.

Но уж тут-то Ксюша приказала ей отвечать, даже в нетерпении топнула ногой, сделалась упрямой... В общем, кое-какая ясность наконец появилась. Рупрехт — не простой отлученный от церкви епископ, а создатель некоего Братства, поклоняющегося Святому Николаю, и его приверженцы — николаиты — отрицают католичество как ересь. Для вступления в Братство надо пройти мучительный и жестокий обряд, испытать страдания, быть униженным, посрамленным, и отречься от главных святынь римского канона, прежде всего — Креста. А затем под молитвы и заклинания иерофанта²² приобщиться к Истине, воспарить просветленной ду-

шой к Всевышнему и воскреснуть для дальнейшей праведной жизни — на Земле и на Небе.

— Вы николаитка? — с содроганием прошептала русская.

— Да, давно. Я вступила в Братство одной из первых, раньше императора.

— Значит, император тоже николаит?

— Безусловно. Кстати, одна из причин их разрыва с Бертой в том и заключалась, что она не желала перейти в нашу веру.

— Господи, помилуй! — с ужасом воскликнула Адельгейда-младшая. — Значит, и меня он заставит? Это невозможно. Я не отрекусь от Креста.

Лотта посмотрела на нее укоризненно:

— Вы еще не поняли, ваше величество. Спорен сам вопрос, был ли Сын Божий на кресте распят. На крестах стали распинать много позже, и причем не на Т-образных, а на Х-образных, на одном из которых принял смерть Андрей Первозванный. Тем не менее предположим, что Иисуса распяли. Как же можно поклоняться символу Его гибели? Осенять свое естество? На груди носить? И крестить детей? Николай Чудотворец учит: это один из самых тяжких грехов нашей церкви...

Евпраксию била нервная дрожь. Слабо защищаясь, она произнесла:

— Нет, не может быть. Всем известно: мы, перекрестившись, отгоняем от себя нечистую силу. И лукавый бежит Креста!

— Да, бежит. Но христианство не имеет к этому отношения. Крест несносен для дьявола не как символ христианства, а лишь сам по себе, ибо Крест магичен. Как и круг. Если очертить себя кругом, то нечистая сила за него не проникнет. А при чем здесь христианство? В христианстве круг не сакрален.

Киевлянка продолжала упорствовать:

— Я воспитана на культе Святого Распятия. Отказаться от Него — все равно что отказаться от Родины, ма-

тери и отца, от каких-то фундаментальных истин. Если Крест не свят, что тогда останется от нашего мира?

— Но магометане не почитают Крест и считают Иисуса не Сыном Божьим, но одним из Пророков — и для них мир не рушится, однако.

— Но магометане — неверные.

— А для них неверные — мы.

— Нет, пожалуйста, не пугайте меня! Всё, что вы сказали, ужасно. Я в отчаянии от того, что его величество в Братстве!

Берсвордт утешительно ей поведала:

— Я вначале тоже переживала, мучилась, даже плакала. А епископ Рупрехт мягко, но настойчиво просветил меня и вполне избавил от возникших сомнений. Я прошла церемонию стойко, мужественно, не теряя сознания. А потом на меня снизошел Дух Святой, я воспряла душой и телом и теперь живу по Святым Заветам и Совести. Так что не смущайтесь.

Но несчастная государыня не могла никак успокоиться. Побежала в покои мужа, стала теребить его и расспрашивать. Генрих проявил неожиданную холодность, если не сказать — раздражение, говорил сквозь зубы, хмурился и часто повышал голос. Рявкнул грубо:

— Не закатывайте истерик, ваше величество. Раньше я не мог вам открыться, ибо не считал это своевременным. И сейчас, по-моему, вы еще не совсем готовы к восприятию наших принципов. Вот приедет Рупрехт и ответит на любые ваши вопросы. Кстати, я велел вызвать из Италии Конрада. Потому что обяжу и его вступить в Братство вместе с вами.