Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Галка Петрова была действительно очень красивая, и красота ее была европейской, а не сибирской, скуластой и угловатой. Но был ли Галкин отец настоящим венгром, я до сих пор не знаю. Возможно, Женя ошибалась. Тогда ей было очень важно, чтобы Галкин отец оказался венгром. Только спустя много лет я понял причину.

— У нас в крольчатнике разгорелось свое венгерское восстание. Сражения пылали, как на площадях Будапешта. Взрывы снарядов, перестрелки, пожары. Были и побежденные, и победители, даже лилась кровь. Ты не боишься, что я тебе все это режу по телефону? Хочешь, я напишу в письме?

Я боялся, но еще больше боялся письменных сообщений на эту тему. Вместе с тем я боялся, что Женя сама прервет связь. Я хотел знать о боях в крольчатнике.

— Когда нашим там в первые дни наподдали, отец напился до чертиков, опрокинул стол, кричал как резаный! Мы, мол, сейчас пойдем и голыми руками будем защищать новую континентальную демократию и свободу! Русские, долой из Венгрии! «Тише, тише», — шептала мама. Она по-прежнему жила с оглядкой на соседей. А мне было все нипочем! Я на всех плевала. Мне было просто стыдно за отца. Он ведь никуда не собирался идти по-настоящему. И никуда бы не пошел ни за какие коврижки или мировую славу. Еле-еле всей семьей укладывали разбушевавшегося демократа. То, что я рассказываю, тебе интересно? — спросила Женя. — Эренбург все предвидел, абсолютно все, и это меня убивало. Он сразу просек характер отца. Просто страшно делается, как бывает догадлив писатель. С похвалой на устах восставшим борцам за свободу отец быстро засыпал. Такие пьяные протуберанцы случались не раз и не два. Что в нем все-таки подкупало — способность мгновенно отключаться, а не куролесить часами и бегать за водкой, как Додя Лифшиц и Митя Саратовский.

— Мне очень важно все, что ты говоришь, Женя, — раздельно посылал я ей слова сквозь треск разрядов. — Очень важно! Ты не представляешь, как важно и как нужно!

— Не хочется лишних проблем с Софьей Васильевной — то есть, на условном языке, — с советской властью. — Впрочем, все, что могло случиться дурного, уже случилось. Муж умер… Я больна, неизлечимо больна! Я даже не способна лишний раз съездить на кладбище. За могилой ухаживают подружки. Ну, что еще добавить? Помнишь Ниночку и Оленьку? Они каждый раз передают тебе привет.

Запашок околоточного происхождения

Могло случиться еще очень много дурного и с ней, и со мной, но лучше жить, не думая о вероятных неприятностях. Юрий Трифонов учил: надо жить так, будто спецслужб и подслушивающих устройств нет никаких. И нигде. Ничего нет. Оазис. Пальмы вокруг и холодный ручей. Так и жил.