Однако Сталин еще не приступил к массовым репрессиям исключительно еврейского населения, и Головенченко с Шепиловым несколько поторопились. Если бы знаковая фигура Эренбурга была устранена, то это означало бы прямой и немедленный переход к депортации и бессудным казням. Однако жизнь Эренбурга не зависела от Софронова, Первенцева, Шолохова, Шепилова, Головенченко и даже Абакумова с Рюминым. Она даже не зависела от личного желания Сталина. Эренбург превратил себя в фигуру международного масштаба, и его уничтожение повлекло бы за собой непредсказуемые события в мировой политике. Глупцы те, кто думает, что награды и назначение Эренбурга заместителем председателя Советского комитета защиты мира есть свидетельство его слабости, подкупности или коллаборационизма. Это было признанием его силы, и неизвестно, кто больше кого использовал: он Сталина или Сталин его. Эренбург становился щитом на воротах гетто. Сегодняшняя судьба творчества Эренбурга подтверждает высказанную мысль — не только мощь художественного дарования и роль в литературном процессе сделали его читаемым автором в сумятице и хаосе нашего книжного рынка, но и безусловная политическая воля при достижении поставленной цели.
Наиболее мощная фигура Супремы — Соломон Лозовский. За старыми плечами — не только насыщенная событиями биография, но и огромный период истории революционной России. Когда-нибудь поведение Лозовского на процессе исследуют самым тщательнейшим образом. Аргументы, к которым он прибегал, и путь, которым он шел к истине или к тому, что считал истиной, превратили не только судей в пигмеев, не способных справиться с истощенным больным человеком, но и разоблачили бездарное сталинское руководство, пытающееся манипулировать действующими лицами всей этой ужасной трагикомедии.
Есть совершенно достоверные свидетельства, что заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ полковник Комаров, который возглавлял группу дознавателей по делу ЕАК, лично избивал самым садистским образом Лозовского. Комаров открыто бравировал ненавистью к евреям, что ничуть не мешало ему занимать одно из ведущих мест в аппарате министерства. Лозовский на суде лаконично и ярко охарактеризовал натуру Комарова и механику его действий, которая сводилась к простейшей формуле: «гноить в карцере и бить резиновыми палками так, что нельзя будет потом сидеть».
Слова Лозовского напомнили мне судьбу отца, которого заворачивали в простыню, смоченную соленой водой, и обрабатывали отрезком резинового шланга так, что мясо отделялось от костей, а тело вспухало и становилось синим. Очевидно, что во время допроса Лозовского председатель Супремы генерал-лейтенант Чепцов совершенно растерялся. Беспомощными, а порой и нелепыми вопросами он невольно способствовал раскрытию того, что происходило с членами ЕАК на Лубянке. Лозовский полностью выполнил поставленную задачу — дожил до суда и зафиксировал для истории происшедшее.
Есть важная подробность, которая объясняет суть позиции Лозовского, отделяя ее и даже в определенной мере противопоставляя позиции остальных обвиняемых. Председательствующий, ощутив моральный проигрыш и сознавая, что Лозовский абсолютно нм в чем не виновен и всегда действовал в рамках партийных правил и государственных законов, попытался дезавуировать его обращение к суду. Между ними произошел следующий, весьма симптоматичный, диалог.
— Вы очень много придумали, — сказал Чепцов, — а теперь с легкостью все отметаете.
И председательствующий нарвался на достойный ответ:
— У меня не было никакой другой возможности дождаться суда, как подписать эти показания. Я на себя наговорил, а не на кого другого, а я знал в десять раз большее число людей, чем, скажем, Фефер.
Это очень точное замечание. Если бы Лозовский стал сотрудничать с МГБ, как Фефер, то неизвестно вообще, какими жертвами обернулась и чем бы завершилась сталинская затея.
Раздраженный Чепцов держал себя в финале допроса Лозовского с бесстыдством, которое довольно ловко скрывал на предыдущих этапах. Нравственно расправляясь с мучителями, кроваво продираясь к правде и чувствуя дыхание смерти, этот сильный человек, эта мощная натура дает нам в руки разнообразнейший материал, который коррелируется с тем, что сегодня происходит в националистических кругах.
— Я был совершенно ошеломлен заявлением Комарова, что евреи хотят истребить всех русских, — сказал Лозовский.
Припомним шафаревичевский пасквиль «Русофобия», изданный много лет назад впервые, кажется, в Мюнхене, где еще с гитлеровских времен базировался небезызвестный Русский институт!
Разве Малый народ, по утверждению академика Шафаревича (который, как мы видим, следует мнению полковника Комарова), не желает совершить подобные деяния по отношению к Большому народу?
— Комаров стал спрашивать, — продолжал Лозовский, — у кого из ответственных работников в Москве жены еврейки.