Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Я думал так же — война забрала многих родных и друзей, оставшихся в оккупированном Киеве.

Теперь я таких слов не произнесу. Время ушло. Но тогда это были правильные слова. Правильные и справедливые! Горе должно было излечить страну, которая принесла столько несчастья жителям Ковентри и Лидице. О себе я умалчиваю. О своей стране — тоже.

А разве не так? Разве Германия не должна была пройти через все то, через что она прошла, сотворив все то, что она сотворила? Разве что-нибудь изменилось? Разве кто-нибудь хотел похерить Нюрнбергский процесс, кроме оголтелых нацистов? Американцы? Англичане? Или сами немцы? Никто и никогда. Что ж здесь, в эренбурговских словах, дурного? Разве он стремился уничтожить немецкий народ? Ведь он пророчески говорил о будущем его счастье еще в начале войны! Разве он призывал к убийствам? Отнюдь!

Немцам это неприятно вспоминать. Но и мне неприятно и больно вспоминать о нашем унижении, о нашем горе, о моем горе. Тут уж ничего не поделаешь. Так распорядилась история. И мне, поверьте, неприятно напоминать Германии о прошлом: обстоятельства вынуждают! Можно, конечно, увильнуть из тактических соображений, как увиливают избранные мои соотечественники, надеясь на счастливые путешествия по земле Гёте и Бетховена, имея там спонсоров, собственность и обучая детей. Но что изменится?

Русские фашисты пытаются убедить людей, что нюрнбергских преступников казнили в день какого-то еврейского праздника, кажется, 16 октября. И здесь видят частичное осуществление заговора Эренбурга.

Веревку на шею Гитлеру не удалось накинуть, хотя она очень бы была ему к лицу. Вообразите на секунду картинку и отдайте должное не только исторической справедливости Эренбурга, но и странной способности создавать стереоскопическую реальность. Иногда мне кажется, что я вижу перед собой реальный кадр кинохроники я не вижу Риббентропа повешенным, или Кальтенбруннера, но Гитлера вижу, и часто. Здесь есть какой-то таинственный эффект родства Гитлера с веревкой. Я видел повешенных военных преступников на площади Калинина в Киеве и не могу их вспомнить сейчас. А Гитлера вижу болтающимся в петле так ясно и четко…

Хождение по мукам

История создания «Черной книги» вкратце и в общих чертах изложена в предисловии к вильнюсскому изданию на русском языке. Дочь писателя Ирина Эрбург начинает отсчет времени с образования литературной комиссии при ЕАК. Реализация замысла отнесена к 1943 году. В начале следующего года в журнале «Знамя» публикуются фрагменты будущей книги. Заголовок характерен для той поры и точно отражает содержание: «Народоубийцы». В мемуарах Эренбург приводит слова, произнесенные на заседании Литературной комиссии. Чувствуя в ту пору прилив духовных сил, он заявляет скрытым оппонентам — Щербакову, Александрову и прочим аппаратчикам:

— Мне было сказано — сделайте книгу, и, если она будет хорошей (?!), она будет напечатана. Так я не понимаю, что значит «будет хорошей», — это не тот роман, содержание которого неизвестно…

Слова Эренбурга свидетельствуют о том, что он отдавал себе отчет, какое противодействие ему окажут под разными предлогами. В 1945 году после публикации александровской статьи в «Правде» Эренбурга вынуждают отойти от участия в подготовке издания. Ответственность на себя берет ЕАК. В феврале 1946 года комиссия выносит половинчатое решение, выдвигая тезис, который впоследствии возьмут на вооружение враги «Черной книги». Это подтверждает тот реальный факт, что в ЕАК работали люди с неодинаковыми убеждениями. «…В представленных очерках, — считала комиссия ЕАК, — излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей родины».

Теперь Эренбургу и Гроссману ясно, по какой линии в аппарате ЦК будет организовано сопротивление публикации. Между тем в Румынии уже вышла из печати первая часть. В московском издательстве «Дер Эмес» рукопись сдали в производство. В 1947 году Эренбург пытался сохранить исходные материалы и документы, передав их в Еврейский музей Вильнюса. Ни в Москве, ни в Киеве, ни в Минске похожего музея не было и нет. Литва ближе к Европе, международные связи там, несмотря на препоны советской власти, прочнее. Закулисные происки антисемитов не возымели действия, и музей в Вильнюсе открыли. Показательно, что документальный эпос, созданный на русском языке, отправлен на хранение в литовскую столицу, которая отнюдь не является центром европейской культуры в масштабе страны.