Европа-45. Европа-Запад

Два выстрела прогремели почти одновременно. Глухие, короткие выстрелы, словно кто-то ударил молотком по деревянной доске. Следом за ними протрещала короткая автоматная очередь. Возле головы Клифтона ударился о землю электрический фонарик, упал на траву и спокойно стал смотреть на небо. Золотистый дымок роился над ним, тоненький столбик золотистой пыльцы. Чьи-то тяжелые ноги пробухали в траве, унося кого-то подальше отсюда. Неизвестные люди пришли из глубины лесов и били из автоматов сюда, чтобы отогнать черные фигуры палачей, и в сторону шоссе, откуда вяло отстреливались эсэсовцы.

Стрельба гремела долго. Фонарик все время лежал в траве, прижатый к влажной земле столбиком золотистого дымка, а Клифтон Честер смотрел на этот столбик и тоже лежал в полном бездействии и ждал, что же принесут ему звуки, порожденные ночью. Потом холодный клекот оружия оборвался. Новые люди вышли из лесу на поляну. Какой-то вопрос прозвучал в темноте. Сливка зашевелился при звуке этой певучей речи, но ничего не смог ответить, только застонал.

— Есть здесь кто-нибудь живой? — повторили вопрос по-английски.

Спросили где-то совсем рядом. И Клифтон закричал, заплакал, засмеялся:

— Есть, есть!

КОГДА ЛОМАЕТСЯ ЛЕД

Француз остался по ту сторону шоссе. Он предпочитал посмотреть, что получится из каши, которую заварил удивительный русский.

А те сумасшедшие уже возвращались. Туда шли втроем, теперь их шестеро. Ровно вдвое больше. Армия советского лейтенанта увеличилась на сто процентов. Раймонда Риго они могут не считать, он пошел с ними только из чувства солидарности.

— Очень хорошо, мосье Риго, что мы с вами встретились, — подходя ближе, сказал Михаил.

— Случай, — Риго пожал плечами.— Чистейший случай. Совсем не вижу, какая вам от меня польза. Я ведь только наблюдал.

— Вы привели нас к лагерю.

— Вам хотелось найти какой-нибудь лагерь. Я знал один из них, вот и показал.

— А нам как раз не хватало человека, хорошо знающего местность.

— Не думаете ли вы, что я буду проводником вашего... гм, сумасшедшего отряда?

— А хотя бы и так?

— Я протестую.

— Это ваше право. Мы никого не принуждаем.

— Кто это мы?

— Мы все. Я, пан Дулькевич, Юджин Вернер и три наших новых товарища...

Они говорили на ходу. Все семеро быстро удалялись от страшного места.

— Кто эти новые? — поинтересовался француз.

— Я еще не знаю, — сказал Михаил.

— Удивительно.

— Да, удивительно. А там, — Михаил махнул рукой, — остались еще девять. Мертвые. У нас даже нет времени их похоронить.

— Вы ошибаетесь, — вмешался один из новых. Это был Клифтон Честер. — Там остались не девять, а десять. Один из них комендант лагеря.

— Этот отдельно, — сказал Михаил. — Я считаю девять убитых.

— Мы возвратимся сюда после войны, — впервые заговорил Франтишек Сливка. — Вернемся, чтобы поставить им памятник из белого мрамора.

— И обязательно с ангелами, — добавил пан Дулькевич.

— Насколько я знаю, ангелы —это курьеры небесной канцелярии, которых бог посылает к своим фаворитам, — вмешался Раймонд Риго. — Но если быть фаворитом бога означает лежать в темном лесу с простреленной головой, то я бы не хотел иметь ничего общего с ангелами.

— Пан — безбожник, — осуждающе сказал Дулькевич.

— Мосье, вы имеете дело со студентом последнего курса богословского факультета Сорбонны, — засмеялся Риго.

Они спешили, почти бежали.

Их было семеро, семеро людей разных национальностей, каждый имел свой собственный язык. Язык — это душа народа. Враги могут захватить территорию. Они могут сровнять с землей города и села. Но пока живет душа народа, он бессмертен. Без языка нет народа. Он исчезает с лица земли, как исчезли древние ацтеки. Не потому ли враг прежде всего посягает на язык того народа, который он хочет поработить? Их было семеро. Семеро людей различных национальностей. И все они имели одного врага, против которого объединились. Пока не было войны, все они лелеяли свой родной язык, гордились им, а теперь настала война и перемешала все, заставила их разговаривать, пользуясь какой-то дикой смесью слов, каким-то эсперанто, фантастическим волапюком, основу которого — вот ведь парадокс! — составлял язык их общего злейшего врага.

Их было семеро, и все они могли общаться между собой, пользуясь лишь немецким языком. Потому что только он был понятен всем.

— Комендант предчувствовал свою смерть, — нарушил молчание Клифтон Честер. — Прямо удивительно!

— Если бы знала моя бедная мама, что делали с ее сыночком, она бы умерла с горя, — вздохнул Итальянец.

Приближался рассвет. Чем светлее становилось вокруг, тем просторнее, чище казался лес. Крикнула спросонья испуганная птица, треснула ветка под ногой грузного Юджина. Где-то чуть слышно шумел поток. На плато Эйфель в эту пору в глухих чащах был слышен рев диких кабанов. А здесь, на краю Кельнской равнины, — шум потока, треск сушняка и гудение машин на далеких шоссе.

Подальше, подальше от шоссе, от людей, от человеческих пристанищ!