Европейцы

Она объяснила Евгении, что за дверью ее дожидается служанка, которая проводит ее вниз; но на лестничной площадке никого не оказалось, и Евгения стояла там некоторое время, оглядываясь по сторонам. Она испытывала раздражение: про умирающую даму, как известно, не скажешь, что у нее la main heureuse[60]. Продолжая оглядываться, Евгения стала неторопливо спускаться. Широкая лестница круто поворачивала, и в углу было высокое, обращенное на запад окно, а под ним широкая скамья, уставленная цветами в старинных, причудливой формы горшках из синего фарфора. Желтый вечерний свет, пробиваясь сквозь цветы, играл на белой стенной панели; Евгения приостановилась; в доме стояла глубокая тишина, только где-то вдали тикали большие часы. Вестибюль у подножия лестницы был чуть ли не весь устлан огромным персидским ковром. Евгения еще помедлила, по-прежнему оглядываясь и подмечая все мелочи. «Comme c’est bien!»[61] – сказала она себе; все вокруг как бы указывало на то, что жизнь здесь построена на прочном, надежном, безукоризненном основании. И вдруг у нее мелькнула мысль, что миссис Эктон должна скоро из этой жизни уйти. Мысль эта не оставляла Евгению все время, пока она спускалась по лестнице; внизу она снова постояла, глядя вокруг. В просторном вестибюле два больших, в глубоких проемах окна по обе стороны парадной двери отбрасывали назад разнообразные тени. Вдоль стены стояли стулья с высокими спинками, на столиках громоздились восточные вазы, справа и слева высились две горки, за стеклянными дверцами которых смутно виднелись фарфоровые безделушки. Раскрытые двери вели в окутанные полумраком гостиную, библиотеку, столовую. Во всех трех комнатах, судя по всему, не было ни души. Евгения, проходя мимо, постояла в каждой из них на пороге. «Comme c’est bien!» – прошептала она снова; именно о таком доме она и мечтала, когда надумала ехать в Америку. Она сама открыла парадную дверь – шаги ее были так легки, что на них никто из прислуги не отозвался, – и, уже стоя на пороге, еще раз окинула все прощальным взглядом. Однако и вне дома она сохранила свое любознательное расположение духа и, вместо того чтобы направиться прямо по аллее к воротам, уклонилась в сторону раскинувшегося справа от дома сада. Пройдя совсем немного по густой траве, она вдруг застыла на месте, увидев распростертого на зеленой лужайке под деревом джентльмена. Не подозревая о ее присутствии, он лежал совершенно неподвижно на спине, заложив под голову руки, уставившись в небо. Благодаря последнему обстоятельству баронесса могла свободно разрешить свои сомнения: она убедилась, что перед ней тот самый джентльмен, который в последнее время постоянно занимал ее мысли, и тем не менее первым ее побуждением было повернуться и уйти, ибо она вовсе не хотела, чтобы он подумал, будто ее привело сюда желание отыскать Роберта Эктона. Однако джентльмен на лужайке решил все за нее. Он не мог долго оставаться нечувствительным к столь приятному соседству. Посмотрев назад, он издал удивленный возглас и вмиг вскочил на ноги. Несколько секунд он стоял и смотрел на нее.

– Простите мне мою смешную позу, – сказал он.

– У меня нет сейчас желания смеяться, а если у вас оно есть, все равно не воображайте, что я пришла сюда ради того, чтобы увидеть вас.

– Берегитесь! – сказал Эктон. – Как бы вам не навести меня на эту мысль. Я думал о вас.

– Какое бесцельное занятие, – сказала баронесса. – К тому же, когда о женщине думают в такой позе, это совсем для нее не лестно.

– А я не сказал, что думал о вас хорошо, – подтвердил, улыбаясь, Эктон.

Бросив на него взгляд, она тут же отвернулась.

– Хоть я и пришла не ради того, чтобы увидеть вас, – сказала она, – не забывайте, что я у вас в саду.

– Я счастлив… Благодарю вас за честь! Не угодно ли войти в дом?

– Я только что оттуда вышла. Я навещала вашу матушку. Приходила к ней прощаться.

– Прощаться? – спросил Эктон.

– Я уезжаю, – ответила баронесса и, словно для того, чтобы подчеркнуть смысл сказанного, двинулась прочь.

– Когда вы уезжаете? – спросил Эктон и на миг замер на месте. Но баронесса ничего не ответила, и он двинулся следом за ней.

– Я забрела сюда полюбоваться вашим садом, – сказала она и, ступая по густой траве, повернула к воротам. – Однако я спешу домой.

– Позвольте мне, по крайней мере, проводить вас.

Он поравнялся с ней, но они хранили молчание и, пока не дошли до ворот, не обменялись больше ни словом. Калитка была раскрыта, и они постояли там, глядя на дорогу, на которую легли длинные причудливые тени кустарника.

– Вы очень спешите домой? – спросил Эктон.

Она не ответила; потом, помолчав, сказала:

– Почему вы у меня все это время не были? – Ответа не последовало, и она продолжала: – Почему вы не отвечаете?

– Пытаюсь придумать ответ, – признался Эктон.

– Как! У вас нет ничего наготове?

– Ничего, что я мог бы вам сказать, – проговорил он. – Но позвольте мне проводить вас.

– Поступайте, как вам угодно.

Она медленно двинулась по дороге, Эктон шел рядом с ней.

– Если бы я поступал так, как мне угодно, – сказал он, помолчав, – я бы уже не раз к вам пришел.