Европейцы

– Болтали, что да, – сказал Литлмор, – но я никогда не встречался с мистером Беком.

– Вы ничего не потеряли, он был форменный негодяй! Я совершала в жизни поступки, которые сама не могу понять. Что же удивляться, если другие не могут понять их. Но со всем этим покончено… Вы уверены, что Макс не слышит? – быстро спросила она.

– Нет, не уверен. Но если вы подозреваете, что он подслушивает у замочной скважины, прогоните его.

– Нет, этого я не думаю… я тысячу раз распахивала дверь.

– Ну, значит, он ничего не слышит. Я не знал, что у вас столько секретов. Когда мы с вами расстались, мистер Хедуэй был еще в будущем.

– Теперь он в прошлом. Он был милый… Этот свой поступок я вполне могу понять. Но он прожил всего год, у него было больное сердце, он очень хорошо меня обеспечил. – Все эти разнообразные сведения были сообщены единым духом, словно это были вещи одного порядка.

– Рад за вас. У вас всегда были разорительные вкусы.

– У меня куча денег, – продолжала миссис Хедуэй. – У мистера Хедуэя была земельная собственность в Денвере. Она очень поднялась в цене. После его смерти я пробовала жить в Нью-Йорке. Мне не понравился Нью-Йорк.

Тон, каким хозяйка дома произнесла эту фразу, являлся как бы résumé[84] светского эпизода.

– Я собираюсь жить в Европе… мне нравится Европа, – продолжала она. Если в ее предыдущих словах слышался отголосок истории, последнее заявление прозвучало пророчески.

Миссис Хедуэй немало удивила, более того – позабавила Литлмора.

– Вы путешествуете вместе с молодым баронетом? – спросил он с невозмутимостью человека, желающего продлить забаву, насколько это возможно.

Миссис Хедуэй скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла.

– Послушайте-ка, мистер Литлмор, – проговорила она. – Нрав у меня все такой же незлобивый, но знаю я теперь куда больше. Уж надо думать, я путешествую не вместе с баронетом; он всего-навсего друг.

– А не любовник? – безжалостно спросил Литлмор.

– Ну кто же путешествует со своим любовником? Не нужно смеяться надо мной. Нужно мне помочь. – И она посмотрела на него с нежной укоризной, которая должна была бы растрогать его: у нее был такой кроткий и рассудительный вид. – Говорю вам, мне пришлась по вкусу Европа, я бы навек осталась здесь. Я бы только хотела побольше узнать об их жизни. Думаю, она по мне… лишь бы мне помогли для начала. Мистер Литлмор, – добавила она, помолчав, – с вами я могу говорить без утайки, тут нет ничего зазорного. Я хочу попасть в светское общество. Вот куда я мечу.

Литлмор уселся поплотнее в кресле: так человек, которому предстоит поднять тяжкий груз, старается найти точку опоры. Однако голос его звучал шутливо, чуть ли не поощрительно, когда он повторил вслед за ней:

– В светское общество? Мне кажется, вы уже там, раз у ваших ног баронет.

– Это я и хотела бы узнать! – нетерпеливо воскликнула она. – Баронет – это много?

– Принято считать, что да. Но я тут не судья.

– Разве вы не бываете в обществе?

– Я? Разумеется, нет. С чего вы это взяли? Великосветское общество интересует меня не больше, чем вчерашний номер «Фигаро».

На лице миссис Хедуэй отразилось крайнее разочарование, и Литлмор догадался: прослышав о его серебряных копях и ранчо и о постоянном пребывании в Европе, она надеялась, что он вращается в высшем свете… Но она тут же овладела собой:

– Не верю ни одному вашему слову. Вы сами знаете, что вы джентльмен. Тут уж ничего не попишешь.

– Возможно, я и джентльмен, но привычки у меня не джентльменские. – Литлмор запнулся на миг и добавил: – Я слишком долго прожил на славном Юго-Западе.

Щеки ее вспыхнули; она сразу все поняла… поняла даже больше того, что он хотел вложить в эти слова. Но Литлмор был ей нужен, и миссис Хедуэй выгоднее было проявить терпимость – тем более что это входило в число ее счастливых свойств, – нежели наказывать его за злой намек. Все же она не отказала себе в легкой насмешке:

– Что с того? Джентльмен – всегда джентльмен.

– Не всегда, – со смехом возразил Литлмор.

– При такой сестре и не иметь знакомств в европейском обществе? Быть того не может!

При упоминании о миссис Долфин, сделанном с нарочитой небрежностью, однако ж не ускользнувшей от него, Литлмор невольно вздрогнул. «При чем тут моя сестра?» – хотелось ему сказать. Намек на эту даму неприятно поразил его, она была связана для него с совсем иным кругом представлений; не могло быть и речи о том, чтобы миссис Хедуэй познакомилась с ней, если, как выразилась бы сама миссис Хедуэй, она на это «метила». Но он предпочел отвести разговор в сторону.

– Европейское общество? Что вы под этим разумеете? Это очень неопределенное понятие. Надо представлять, о чем идет речь.