Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

На другой день, 30-го октября, я принесла Федору Михайловичу

переписанную вчерашнюю диктовку. Он как-то особенно приветливо меня

встретил, и даже краска бросилась ему в лицо, когда я вошла. По обыкновению, мы пересчитали переписанные листочки и порадовались, что их оказалось так

много, больше, чем мы ожидали. Федор Михайлович сообщил мне, что сегодня

перечитает роман, кое-что в нем исправит и завтра утром отвезет Стелловскому.

Тут же он передал мне пятьдесят рублей условленной платы, крепко пожал руку и

горячо поблагодарил за сотрудничество.

16

Я знала, что 30-го октября - день рождения Федора Михайловича, а

потому решила заменить мое обычное черное суконное платье лиловым

шелковым. Федор Михайлович, видевший меня всегда в трауре, был польщен

моим вниманием, нашел, что лиловый цвет, мне очень идет и что в длинном

платье я кажусь выше и стройнее. Мне было очень приятно слышать его похвалы, но удовольствие мое было нарушено приходом вдовы брата Федора

Михайловича, Эмилии Федоровны, приехавшей поздравить его с днем рождения.

<...>

Вошел Аполлон Николаевич Майков. Он раскланялся со мной, но меня,

очевидно, не узнал. Обратившись к Федору Михайловичу, он спросил, как

подвигается его роман. Федор Михайлович, занятый разговором с невесткой,

вероятно, не расслышал вопроса и ничего ему не отвечал. Тогда я решилась

ответить за Федора Михайловича и сказала, что роман окончен еще вчера и что я

только что принесла переписанную последнюю главу. Майков быстро подошел ко

мне, протянул руку и извинился, что сразу не узнал. Объяснил это своею

близорукостью, а также тем, что в черном платье я показалась ему ниже ростом.

Он стал расспрашивать о романе и спросил мое мнение. Я с восторгом

отозвалась о новом, ставшем столь дорогим мне, произведении; сказала, что в нем

есть несколько необыкновенно живых и удавшихся типов (бабушка, мистер

Астлей и влюбленный генерал). Мы проговорили минут двадцать, и мне так легко

было разговаривать с этим милым, добрым человеком. <...>

Майков скоро ушел. Я последовала его примеру, не желая переносить

высокомерное отношение ко мне Эмилии Федоровны. Федор Михайлович очень

уговаривал меня остаться <...>. Он проводил меня до передней и напомнил мне

обещание пригласить его к нам. Я подтвердила приглашение.

- Когда же я могу приехать? Завтра?

- Нет, завтра меня не будет дома; я звана к гимназической подруге.

- Послезавтра?

- Послезавтра у меня лекция стенографии.

- Так, значит, второго ноября?

- В среду, второго, я иду в театр.

- Боже мой! У вас все дни разобраны! Знаете, Анна Григорьевна, мне

думается, что вы это нарочно говорите. Вам просто не хочется, чтобы я приезжал.

Скажите правду!

- Да нет же, уверяю вас! Мы будем рады вас у себя видеть. Приезжайте

третьего ноября, в четверг, вечером, часов в семь.

- Только в четверг? Как это долго! Мне будет без вас так скучно!

Я, конечно, приняла эти слова за милую шутку.

<...> В четверг, 3-го ноября, я с утра начала приготовления к приему

Федора Михайловича: сходила купить груш того сорта, которые он любил, и

разных гостинцев, какими он иногда меня угощал.

17

Целый день я чувствовала себя беспокойной, а к семи часам волнение мое

достигло крайней степени. Но пробило половина восьмого, восемь, а он все не

приезжал, и я уже решила, что он отдумал приехать или забыл свое обещание. В

половине девятого раздался наконец столь жданный звонок. Я поспешила

навстречу Федору Михайловичу и спросила его:

- Как это вы меня разыскали, Федор Михайлович?

- Вот хорошо, - отвечал он приветливо, - вы говорите это таким тоном,

будто вы недовольны, что я вас нашел. А я ведь ищу вас с семи часов, объехал

окрестности и всех расспрашивал. Все знают, что тут имеется Костромская улица, а как в нее попасть - указать не могут {Костромская улица находится за

Николаевским госпиталем, чрез ворота которого ближайший к ней путь. Вечером

ворота эти запирались, и попасть в эту улицу можно было или с Слоновой улицы

(ныне Суворовского проспекта), или с Малой Болотной. (Прим. А. Г.

Достоевской.)}. Спасибо, нашелся добрый человек, сел на облучок и показал

кучеру, куда ехать.

Вошла моя мать, и я поспешила представить ей Федора Михайловича. Он

галантно поцеловал у ней руку и сказал, что очень обязан мне за помощь в работе.

Мама принялась разливать чай, а Федор Михайлович тем временем рассказывал

мне, сколько тревог принесла ему доставка рукописи Стелловскому. Как мы

предвидели, Стелловский схитрил: он уехал в провинцию, и слуга объявил, что

неизвестно, когда он вернется. Федор Михайлович поехал тогда в контору

изданий Стелловского и пытался вручить рукопись заведующему конторой, но

тот наотрез отказался принять, говоря, что не уполномочен на это хозяином. К

нотариусу Федор Михайлович опоздал, а в управлении квартала днем никого из

начальствующих не оказалось, и его просили заехать вечером. Весь день провел

он в тревоге и лишь в десять часов вечера удалось ему сдать рукопись в конторе

квартала части и получить от надзирателя расписку.

Мы принялись пить чай и беседовать так же весело и непринужденно, как