Фабрика офицеров

Фрей знал, что обер-лейтенант Крафт ни за что не отступится от своего, а отговаривать его от этого было равносильно пустой трате времени, так что практически ему не оставалось ничего другого, как взять этот барьер. Но удобнее всего это было сделать тогда, когда Ратсхельм будет вести себя тихо. Поэтому майор и сказал:

— Могу я просить вас, господин обер-лейтенант Крафт, сообщить нам свои аргументы?

— Так точно, господин майор, — ответил Крафт.

По знаку майора Фрея обер-лейтенант вышел вперед. Вынув из папки какую-то бумагу, он положил ее на стол перед майором со словами:

— Здесь записаны все посещения фенрихом Хохбауэром капитана Ратсхельма за последние две недели.

— Что означает этот тайный сыск?! — возмутился Ратсхельм. — Это похоже на методы гестапо!

— Ваше последнее замечание, — усмехнулся капитан Федерс, — вполне можно рассматривать как подрыв государственных устоев…

— Я этого не слышал, — оборвал его Фрей.

Ратсхельм тотчас же сообразил, что допустил грубую ошибку, и тут же признался:

— Ничего подобного я, разумеется, не имел в виду. Подрывать государственные устои я никогда не стану, так как это противоречит моей натуре. Следовательно, считайте, что я ничего подобного никогда не высказывал.

Крафт насторожился, готовый к прыжку.

А майор тем временем продолжал:

— Я не могу видеть что-то предосудительное в том, что фенрих посещает своего начальника курса.

— Будь такое посещение случайным, его вполне можно было бы считать нормальным, но столь частые посещения при определенных обстоятельствах отнюдь не могут рассматриваться как нормальные, тем более если учесть, что некоторые из них занимали по времени до трех и более часов.

— Трех и более часов? — удивленно спросил майор Фрей.

— Можно подумать, — усмехнувшись, заметил Федерс, — что этот фенрих является родственником нашего уважаемого капитана, либо женат на нем или же влюблен в него.

— Здесь речь шла только о выполнении мной моих обязанностей, — пытался защищаться капитан Ратсхельм, по одному виду которого нетрудно было догадаться, что он смущен. — Как мне кажется, каждый воспитатель должен быть заинтересован в лучшей подготовке подрастающего поколения молодых офицеров.

— Трех и более часов? — еще раз переспросил майор, сильно растягивая слова. — При всем желании вас понять, капитан Ратсхельм, не слишком ли жирно тратить столько времени на одного фенриха? Тем более что вам доверено воспитание ста двадцати фенрихов.

— Но этот, господин майор, особенно одаренный, он — приятное исключение из общего числа.

— А мы, его непосредственные начальники, придерживаемся совершенно другого мнения. Мы не считаем его чрезвычайно одаренным, а его отношение к капитану Ратсхельму позволяет нам трактовать это иначе, — заговорил Крафт. — Фенрихи моего учебного отделения говорят об этом довольно открыто.

— Я вас не совсем понимаю, Крафт, — перебил его майор, все еще не понимая, куда тот клонит, — что вы, собственно, хотите сказать? То ли вы хотите обвинить господина капитана Ратсхельма в том, что он дает Хохбауэру родственные поблажки, то ли хотите обвинить его во взяточничестве, насилии или в чем-нибудь подобном?

— Я счел бы ниже своего достоинства, — покраснев как рак, начал Ратсхельм, — обращать внимание на подобные подозрения.

— Говорите яснее, Крафт! — потребовал майор.

— Осторожно, господин майор! — по-дружески воскликнул Федерс. — Вы можете сесть в лужу! И если вы этого еще не замечаете, то вас не грех об этом предупредить. Во всяком случае, господин майор, сейчас у вас остается одна возможность: проявлять человеческую симпатию, а лучше мужскую симпатию…

— Хватит! — выкрикнул майор тревожно. Наконец-то и до него, видимо, дошло, что на него накатывается. Он, здравомыслящий солдат и начальник, был недалек от того, что чуть было не опрокинул бочку с дерьмом. Последствия этого шага было трудно предвидеть, если бы он сделал еще один шаг. — Все остальные слова напрасны!

Немного опомнившись, майор Фрей начал пытаться обезопасить себя.

— Господин капитан Ратсхельм, — начал он с небольшим упреком, но в то же время и с некоторой долей сочувствия, — я всегда ценю офицеров, которые не жалеют времени на своих фенрихов. Однако слишком большое усердие может нарушить необходимое равновесие. А здесь, как мне кажется, тот самый случай. Я не могу этого одобрять, но не могу и осуждать, поскольку я предполагаю, что вы руководствуетесь исключительно добрыми мотивами.

— Я готов заверить вас, господин майор, — начал пояснять Ратсхельм, — что бы я ни делал, я всегда руководствуюсь долгом. Я считаю фенриха Хохбауэра одним из лучших и способнейших кандидатов в офицеры на моем курсе. Я готов положить руку в огонь. И продолжаю считать абсурдной, если не сказать подлой, саму мысль об исключении его из школы…

— Господин капитан, — перебил его майор, которому пришлись не по вкусу последние слова Ратсхельма, — я попрошу вас не забывать о том, что мне поручено провести это расследование, а это означает, что уже по одному этому оно не может быть ни абсурдным, ни тем более подлым.