Факультет Романтики. Ромфак (СИ)

– О, какие же черные проклятые времена настали! – громко сокрушался очень низкий хриплый бас, но такой мощный, что у меня внутри тряслись все поджилки, как от сильных колонок в хорошем ночном клубе. Голос, естественно, принадлежал разозленному Ифриту – высокой, метра три-четыре, плечистой фигуре, сотканной из черного густого дыма, внутри которого постоянно то вспыхивали, то угасали очаги ослепительных молний, будто бы там бурлил сильнейший из ураганов. Ярко-красные светящиеся глаза, как разгорающиеся угли на ветру, пылали гневом. – Это не подношение для Ифрита! Это просто насмешка! Оскорбление! Плевок в лицо! Это же старая плешивая псина!

И, действительно, то, во что я только что кубарем врезался, оказалось дряблым старым псом с жидким полуоблезшим мехом, с больными красными глазами. Он хрипло скулил и трясся не сколько от страха, а сколько от слабости. Однако, в псине было что-то знакомое, словно бы еще вчера я его видел здоровым и… насмехающимся надо мной своим противным визгливым голосом. Я невольно попятился назад, узнав одного из приспешников Дори – тролля-шакала Ника. Эта троица – тролль-песец Дори, тролль-гиена Ланс и тролль-шакал Ник в последнее время очень сильно отравляли мне жизнь в волшебной академии своими нападками и издевательствами. Они всегда ходили втроем и нападали на слабеньких беззащитных лесных троллей, вроде меня. Оскорбляли, издевались, отрывали хвосты.

Так вот, сейчас я был готов поклясться своим оторванным хвостом, что это точно был Ник! Что же с ним стало?! Он очень сильно постарел, прямо на всю свою жизнь, будто кто-то только что выпил через трубочку все его годы.

– Кто посмел разбудить меня? Осмелься назвать свое имя! – ревел джинн, между тем, становясь все выше и больше, а несчастный Ник словно высыхал и скрючивался, отдавая ему последние минуты своей жизни и превращаясь из старого пса в жалкую тощую сухую мумию, которая, как ни странно, еще дергалась и хрипло чуть слышно стонала. – Вызвать меня, верховного Ифрита, и принести мне в жертву это ничтожество? Кто из вас, о неразумные маги, это сделал? Посмел так меня оскорбить?

– Я, Нарцисс, родной племянник Светлого Короля, вызвал тебя сюда, о могущественный Дух Времени! – громко и твердо ответил белокурый красавец. Он, в отличие от остальных магов-студентов не кутался в белую мантию, а стоял, гордо выпрямившись, и смело, даже несколько надменно, смотрел в пылающие красные глаза черного великана. – Изволь выполнить мою волю! Это несложно, и потому мое подношение в виде жизни этого тролля весьма скромно. Прими к сведению, о Высший Дух, что этот хоть и глуповатый тролль был мне весьма дорог…

– Кто?! Меня посмел разбудить ТЫ… безбородый юнец? Раньше меня вызывали сами Короли в присутствии Верховного Совета и Высшей знати! На пышных торжественных пирах с фейерверками, трубадурами и музыкой! Мое появление было большой удачей и праздником! Как явление самого Бога среди его почитателей! – рычал Ифрит, от злости тряся огромными тяжелыми кулаками. Под его черной, как сажа, кожей играли стальные мышцы, от напряжения плотный густой дым, из которого он был соткан, трещал статическим электричеством и все так же ярко озарялся разрядами молний изнутри. Дух наклонился, практически согнувшись пополам, так что его огромная башка с эльфийскими острыми ушами и кривыми бычьими рогами очутилась напротив красивой ухоженной головы Нарцисса. Между разъяренной клыкастой мордой и идеальным фарфоровым лицом прекрасного юноши было лишь невидимое силовое поле, проходившее по очертанию пентаграммы. Недовольно и брезгливо осматриваясь по сторонам, Ифрит спросил громким шипящим шепотом. – И где же теперь я? В чьи покои ты меня вызвал, щенок?

– Это…эм… факультет магов, главный туалет… то есть ванная, – начала, заикаясь, Сирена. Все это время она молча и твердо стояла там, где и всегда – за стройной спиной Нарцисса, но сейчас решила не прятаться. – Почти дворец и…

– Что?! Вы вызвали меня в сортир? В уборную?! Да как вы смеете, дети шакалов! – уязвленно взвыл дух. С этими словами он, треща молниями, кинулся на магов, но граница огненный пентаграммы остановила его, словно невидимая стена. Подобное лишь разозлило Ифрита, он стал метать молнии по всему фонтану, разрушив несколько статуй в центре. – Раньше мне в жертву за раз приносили дюжину юных девственниц! Таких молодых и красивых, что было жалко выпивать их жизни, обращая прекрасные цветы в дряхлых старух. А что теперь я вижу в своей пентаграмме? Шавка и… мокрая крыса?!

– Я белка! – гордо пискнул я, прижимаясь к холодному мраморному дну фонтана. В тишине туалета вышло довольно громко, и потому я добавил немного тише, –… и девственница!