Fallout Equestria: Project Horizons

— Полностью вылечился на прошлой неделе. Насколько я знаю, он воссоединился со своей сестрой. Так и не понял, почему его разум отделился от тела, но в конце концов заклинание развеялось.

Я вздохнула и потерла сдерживающее магию устройство на моём роге, затем покачала головой.

— Как я освободилась? — спросила я, оглядываясь по сторонам.

— После взрыва бомбы ты мгновенно убежала. Спрашивала, почему все вокруг тебя постоянно взрывается. Тебя не привязали прочно, поэтому ты вырвалась, — с улыбкой ответил он и добавил, — Не волнуйся. В этот раз ты никому не навредила.

В этот раз? И на том спасибо. Я вновь глянула на кровать.

— Флаттершай и Рарити были друзьями, верно?

— Я не в том положении, чтобы говорить, — ответил Трублад. Затем снова замолчал, сидя свесив голову. — На твой взгляд это не так?

Я обдумала увиденное мной. Было похоже, словно две пони, бывшие однажды друзьями, отчаянно желают вновь ими быть, но безмолвное осуждение и скрытность были теми преградами, которые ни одна из них не могла преодолеть. Я подумала о робкой желтой фигурке, неспособной поймать Рарити на обмане, подумала об очаровательной белой фигурке, желающей говорить только правду. Это было практически так же, как у нас с П-21: он был зол больше, чем Флаттершай, а я была более невежественна, чем Рарити, но между нами была та же напряженность, державшая нас на расстоянии друг от друга.

Смогли ли они её преодолеть?

— Почему я здесь, доктор? — вполголоса спросила я, изо все сил стараясь не сорваться на крик.

— Чтобы поправиться, — просто ответил он. — По какой еще причине пони попадают сюда?

Я долго глядела на каштанового единорога, а он просто стоял с дурацкой улыбкой на лице.

— Когда ты больше не будешь сбегать в Пустошь... когда примешь то, что натворила... ты будешь свободна.

— А что я натворила? — тихим, напряженным голосом спросила я.

— Ты сама прекрасно знаешь, — в противоположность мне мягко ответил он. — Ты пытаешься скрыться от этого в своем безумии. Но ты не сможешь прятаться вечно, Рыбка. Безумие - оно как рвота, твой разум пытается очистить себя от чего-то, что ты засунула в глубины подсознания. Оно придумало Пустошь, как место, где ты можешь спрятаться. Рано или поздно произойдут две вещи: ты прекратишь попытки блокировать память и встретишься с этим лицом к лицу...

— Или?

— Или ты умрешь, — закончил он, слегка пожав плечами. Затем улыбнулся. — А сейчас, хочешь пойти на концерт?

* * *

Довольно трудно было наслаждаться музыкой Октавии после этой маленькой беседы. Музыка была столь же прекрасна, как я помнила, но совершенно не воодушевляла и не доставляла того удовольствия, что я представляла. С тем же успехом я могла слушать её через ПипБак. Другие присутствующие внимательно слушали её. На протяжении всего часового концерта никто не говорил и не шумел. Никаких сирен. Никто не вставал, чтобы сходить в туалет посреди её партий. Даже топот оваций был монотонным.

Я ненавидела это место. И начинала ненавидеть всех пони здесь. Причем ненависть не была чем-то, перенесенным из воспоминаний о Пустоши. В Пустоши с Чарити у меня были сложные взаимоотношения. А здесь она просто сидела у входа, продавая сладости. У желтой кобылки не было той коммерческой жилки, присущей Метконосцу, которую я знала. Она просто существовала. Когда на следующий день меня провозили на сеанс мимо неё, я посмотрела в её маленькие опущенные глаза.

— Эй. Эй, мелкая! — крикнула я, пока меня катили мимо. Она глянула вверх с совершенно идиотским выражением лица. — Я выберусь отсюда и убью тебя на хер!

Я прокричала это во всю глотку. Чарити и Крышечка лишь посмотрели на меня. И все. Просто посмотрели. Светло-коричневая Маллет сунула мне кляп. От доктора последовала очередная лекция насчет «регресса».

На следующий день за маленьким столом снова продавала печенье юная кобылка с опущенными глазами. Поблизости не было ни медсестер, ни санитарок, присматривающих за ней. Было так, словно я никогда не говорила с этой кобылкой.

Я часами пялилась на неподвижных жеребят в своей комнате. Я снова и снова дергала свои ремни. Я хотела разорвать этих нарисованных пегасок и разнести играющих детей на стене. Я дергала... и дергала... и дергала...

С громким щелчком язычок на пряжке ремней на моей передней ноге разломился... Я лежала, глядя на пристегнутые копыта. Мне следовало бы просто лежать. Все равно они наблюдали за мной через камеры. Они поднимут тревогу. Меня снова обездвижат.

Затем я перевела взгляд на дверь. На открытую дверь.

Её никогда просто так не открывали. Что-то происходило.

Я поднесла копыта ко рту и осторожно расстегнула ремни. После этого, освободила грудь и талию. Наконец, наклонилась вперед, добравшись до ремней на задних копытах, было сложно, но я смогла ослабить ремни и вытащить копыта.