— Я немедленно начну отращивать элегантную бородку, — заявил он, потом стянул с Хольтена очки и, примерив их на себя, посмотрел в зеркало. — Они идут мне, не правда ли?
Он уже собирался позвать Эдду, когда Хольтен напомнил ему о данном обещании.
Когда Эдда была поблизости, Хольтен наклонился как можно ближе к Чиано. Он чувствовал, что данное графом обещание не сможет удержать его от того, чтобы рассказать супруге об ожидающих их самых безоблачных перспективах. Она была его другом, его доверенным лицом, на нее он привык всецело полагаться. Без одобрения жены он никогда не принимал окончательного решения. Но несмотря на то что Хольтен восхищался этой близостью супругов, сейчас он понимал, что она таит в себе настоящую опасность. Сам Чиано, как бы доволен он ни казался своим нынешним положением, на самом деле уже не мог думать ни о чем, кроме как о Латинской Америке. Иногда это находило странное выражение. Однажды, бурно жестикулируя, он заявил жене:
— Если когда-нибудь нам придется разлучиться, пусть наши дети не будут итальянцами. Дай им любое гражданство, кубинское или венесуэльское, но только не итальянское.
18 сентября 1943 года Хольтен видел, как почтальон привез на виллу телеграмму. Он ждал, что это было послание от Кальтенбруннера, в котором тот сообщает, что все прошло нормально и он получил соответствующее разрешение Гитлера. На самом деле телеграмма была адресована Эдде, и она полностью сломала все планы.
В телеграмме содержалось приглашение для одной Эдды посетить ставку фюрера 20 сентября. Чиано сразу же устроил сцену. Он чувствовал себя оскорбленным. Они сюда прибыли вместе с женой как почетные гости. А теперь его супругу ждет фюрер, но без него! Как это следовало понимать? Как он мог вести переговоры о своем будущем с людьми, которые открыто унижают его? Сам Хольтен полагал, что это дело можно было устроить более тактично, хотя он прекрасно понимал, в чем причина. Гитлеру нравилась Эдда, но он терпеть не мог ее супруга. Все, что мог ответить Хольтен, — что здесь, должно быть, закралась ошибка и он попытается ее исправить. Он позвонил в ставку Гитлера и попытался найти какой-то компромисс, позволяющий всем сохранить лицо, но все усилия были напрасны. Гитлер пришел в состояние сильнейшего раздражения, когда ему попытались намекнуть на необходимость пригласить кого-то, кого он не желал у себя видеть.
Тогда Хольтен призвал на помощь все свои дипломатические способности, чтобы успокоить Чиано. При поддержке Эдды он указал, что пригласить на первую встречу мужа и жену вместе было бы тактической ошибкой. Будет намного лучше, если Эдда отправится туда одна. Все знали, как высоко фюрер ценит эту женщину. Атмосфера, несомненно, будет самой дружеской. Воспользовавшись этой доверительной обстановкой, Эдда попытается выяснить, что же фюрер конкретно имеет против ее мужа, если, конечно, подобное вообще существует. Она постарается сгладить все острые углы перед будущей встречей Гитлера с самим графом. Постепенно граф поддавался на уговоры, и, наконец, предусмотрительность окончательно взяла верх над гордостью. В конце разговора он признал, что ему и самому не хотелось бы ехать на встречу вместе с супругой. Из этого не выйдет ничего хорошего, если, конечно, Эдда не постарается и заранее не подготовит его будущий разговор с фюрером.
На следующий день Хольтен отвез чету Чиано в аэропорт. По дороге он убедился, что Эдда в курсе тайных планов супруга относительно Южной Америки, по крайней мере в общих чертах. Если в разговоре с Гитлером Эдда упомянет что-то, о чем он уже говорил с Кальтенбруннером, подозрительная натура Гитлера заставит его прийти к самому простому решению и похоронить эту идею. Поэтому Хольтен умолял Эдду не проронить ни слова ни о планах на будущее, ни о дневниках мужа. Эдда пообещала ему это, но в душе Хольтена прочно поселилось нехорошее предчувствие, которое не оставляло его вплоть до момента, когда супружеская пара скрылась на борту самолета.